Альберт Лиханов - Собрание сочинений (Том 3)

Семка и Леонид скинули пальтишки, бросили их на кровать, вытащили свою посуду. Ленька налил чай и сказал Юрику, не очень льстясь, но и не очень грубя:

- Дай-ка сахарку-то!

- И маслица! - добавил Семка.

Юрик поднял на них утомленный взгляд, отер испарину, выступившую на лбу, оставив, однако, бусинки пота под носом, и, распрямляя свое хлипкое тело, велел:

- А вы повежливее попросите!

- Ишь ты, - возмутился Ленька, - гад какой! Как это у тебя просить, интересно, надо?

- Как следует, - проговорил Юрик, прихлебывая чай, - не грубо.

- Да брось ты, - сказал Семка, - давай гони! Вон у тебя сколько.

- Мое, сколько ни было! - произнес Юрик, придвигая к себе пухленький куль с сахарным песком.

- Все равно не в коня корм, - попробовал убеждать его Ленька, сколько ни жрешь, вон какой худой. - Но Семка оборвал его:

- Плюнь! Пусть подавится, частный капитал.

Они тогда обозлились здорово, разделили городскую булку пополам, запили ее несладким чаем и улеглись голодные.

- Во, моромой! - обзывал Юрика из своего угла Ленька.

- Куркуль! - бурчал Семка.

- Мазурик! - придумывал приятель.

- Юрик-мазурик! - досочинил Семка.

Юрик-мазурик молчал, не замечая перекрестного огня артиллерии.

Назавтра Ленька и Семен устроили над соседом жестокую расправу.

Мысль о мести пришла к ним случайно, ни о чем таком они не думали, даже забыли вчерашнее, но, вернувшись домой и не застав привычно жующего соседа, возмутились снова.

- Вот гад какой! - шумел Ленька, кочегаря остывшую злость.

- Надо ему отомстить! - придумал Семка. - Насолить как-нибудь за жмотство.

Они распахнули тумбочку Юрика, глумясь над ее изобилием.

- Буржуй настоящий! - бормотал Семка. - Сахара - куль, масла полбанки. Даже тройного одеколону полная бутыль. Давай весь сахар сожрем! - загорелся он. - Или все масло!

- Не съесть, - горевал Ленька, - а то бы можно.

Он взял бутылку с одеколоном, щедро побрызгался сам, пролил струйку на Семку.

- Пахни ароматно! - приказал Ленька и вдруг вскочил от хохота. Слышь! - заорал он. - Идея! Давай одеколон в сахар выльем! Во закукарекает!

Семка шкоду поддержал, они вылили в песок почти полбутылки, принюхались, попробовали песок на вкус и еле отплевались.

Вечером пришел Юрик, принес свой любимый чайник, разложил на столе продукты, набухал в кружку песку, ложек шесть, не меньше, и поднес ее ко рту.

Резкий запах дешевого одеколона шибанул ему 9 нос, он попробовал чай на вкус, сморщился, тайком взглянув на ребят, но они были наготове, вдумчиво глядели в книжки, - задумался недолго и вдруг с удовольствием стал потягивать чай, заедая его намасленной булкой. Семка и Ленька переглянулись, расширили глаза, едва сдерживаясь от смеха, а Юрик спокойно допил чай, сложил куль в тумбочку, сыпал сахар, наверное, целый месяц, так и не решившись выкинуть.

- Неужто не пахнет? - удивлялся Семен, когда они оставались одни. Нос, может, у него заложило?

- Пахнет, - уверенно отвечал Ленька, - просто жмот. - И поражался: Надо же, так и дожрал одеколоновый куль.

Эта история врезалась Семке в память, Юрик-мазурик иногда выплывал из нее, и Семка рассказывал о нем другим с удивлением и смехом; смеясь, Семка рассказал о нем и теперь, но засмеялся только Орелик.

- Чего же тут смешного? - спросил Слава Гусев.

Семка растерянно поглядел на него.

- А говоришь, стихийного бедствия не видал, - сказал хмуро дядя Коля. - Я вот по свету полазил, где ни бывал, даже, вишь, заключение наблюдал, - проговорил он неспешно, - и скажу тебе, Сема, что этот твой Юрик - самое паскудное гадство на земле. Вошь, гнида, и, что обидно, нет ему переводу.

- Чего хочешь? - спросил Слава. - От старых образуются молодые, каков плод, таков и приплод. Я и то гляжу, все, говорят, молодые лучше старых. И новей, и умней, и грамотней. Но вот, рассуждаю, тогда откуда подлость берется? Гадство всякое. Помрут, мол, старики, пережитки прошлого, останутся одни молодые, ну, бывшие молодые, и все хорошо станет? Ан фиг!

- Ты, Слава, молодых не вини, - возразил ему дядя Коля, - гнидство все же, как и хорошее, по наследству как бы передается...

- Дядь Коль, - всхохотнул Слава, перебивая его, - а впрямь парень этот, мазурик-то, на хорька нашего похожий?

- И то, - засмеялся дядя Коля. - Вылитый Храбриков.

Семка, все это время молча слушавший рассуждения Славы и Симонова, вспомнил Храбрикова - маленького, щуплого, но, видать, жилистого, мелкие его, вертлявые глазки, морщинистое, изношенное лицо - и подумал, что в самом деле Юрик-мазурик смахивает чем-то на этого старика, не внешне, конечно, а нутром, что ли...

От этого Семкиного рассказа стало как-то гнусно, и Семка заругал себя: хотел посмешить, а вышло иначе.

- В шестнадцать часов двадцать минут рация Гусева вышла на аварийную волну, передав, правда, довольно спокойную радиограмму. Напоминаю: "Остров, котором находимся, быстро сокращается. Просим вертолет". Ни слова "срочно", ни "немедленно". Просто "просим".

- Слишком спокойная.

- Какие за этим последовали действия?

- Мои?

- Партии, отряда? Ваши лично?

- Цветкова радировала в ответ, что вертолет выйдет в ближайшее время.

- И пришла к вам?

- В том-то и дело, что нет! Стала искать Храбрикова.

- И где нашла его?

- На кухне в столовой. Они поругались.

- Где вы были в это время?

- В столовой. Шел вечер.

- Цветкова не подошла к вам?

- Нет. Она отправилась на радиостанцию и запросила, как чувствует себя группа. Гусев ответил: "Нормально. Ждем помощи".

- "Ждем помощи". Разве этого мало?

25 мая. 16 часов 40 минут

ВАЛЕНТИН ОРЛОВ

"Аленка, мы вляпались в забавное происшествие. Сидим на острове, окруженном водой, и похожи на зайцев, которых спасал дед Мазай.

Только Мазая что-то не видать, хотя Слава дал с утра три радиограммы. Опять, наверное, не на месте вертолеты или еще какая-нибудь мура Храбриков, например, горючее экономит, - вот мы и загораем в прямом и переносном смысле: солнышко жарит неистово.

Поутру Слава пытался пройти с острова вброд, искупался основательно и послушал меня: на этот раз правым оказался я. А мой вариант прост вызвать вертолет, чтобы перенес нас вместе с вещами на недоступную воде точку.

Теперь ждем деда Мазая на вертолете, и я не понимаю только одного: чего-то беспокоится Слава, стараясь скрыть это. Но чего? Долго не летят? Прилетят. Тут пятнадцать минут ходу. Быстро поднимается вода? Ну и что? Даже для того, чтобы нас затопило окончательно, потребуется, по моей прикидке, не меньше трех часов. А за это время мы сможем выбраться десять раз, как минимум.

Так что волноваться пока не приходится, и мы, загорая, рассказываем байки по предложению радиста Семки. Он, вообще, малый - молоток, выдумал забавную тему для разговора - о стихийных бедствиях. Парень с юмором, учел курьезность ситуации, но сам, правда, тосковал совсем о другом - про парня, который не дал им сахару и они пили несладкий чай. Пересказываю я тебе, понятно, кратко и не очень так: писать всегда труднее, чем говорить. Мужики наши, берендеи эти - Гусев и Симонов, Семку не поняли, он хотел посмешить, они же обернули всерьез. А я, пожалуй, в таких случаях - пас. Слишком угрюмо глядеть на жизнь, по-моему, просто скучно. И этот куркуль, о котором говорил Семка, просто глупец, дурак. Жизнь его обкатает.