Альберт Лиханов - Собрание сочинений (Том 3)

- Девочек в детдом предлагают.

- Господи, борони их! - выдохнула в ответ тетя Груня, садясь, где стояла.

Тетя Груня умолкла, разглядывая Алексея хмуро, а когда он закончил письмо, подвинула стакан с клейким пшеничным отваром, спросила:

- Теперь на карусель?

- Куда же?

- А свалишься, что с тобой делать прикажешь?

Пряхин вскочил, запахивая на ходу шинель, озабоченно нащупывая в кармане молоток и гвозди. Не-ет, его не проведешь, не на того напали. Конечно, днем крутить карусель, а ночью вагоны разгружать - недолго протянешь, но ведь есть же простои у них с Анатолием, есть целые дни даже, когда наяривает гармонист впустую, а никто к ним не идет.

Он кинулся к карусели.

По дороге от рыночного забора отодрал Алексей доски, приспособил между бревен, приколотил наглухо - получилась лежанка: если простой, можно и прикорнуть.

Но прикорнуть не удалось - погода выпала как по заказу: легкий морозец и чистое, ясное небо. Ребята толпились у карусели - сначала поутру вторая смена, а после обеда - первая, и Алексей не мог даже словечком перекинуться с Анатолием. А вечером побежал в тупичок.

На этот раз пришлось выгружать уголь, и вагон по цене равнялся половине хлебной буханки.

Эта половинка буханки маячила перед ним целую ночь как цель, как смысл тяжелой работы, как залог, при котором девочки останутся с бабушкой, а не поедут в детдом, - хотя что такое полбуханки?

Вот-вот, про детский дом хотел он поговорить с Анатолием, и этот детдом стоял весь день в голове. Их же и разделить могут, в разные города, необязательно вместе. Конечно, детдом - это спасение для многих и многих, для сирот, которых оставила война, но если есть хоть маленькая возможность, надо быть всем вместе. И дома. С бабушкой.

Алексей с трудом метал уголь совковой лопатой. Поначалу дело шло ходко, тяжелые черные камни веером летели на землю, но потом спина занемела, да сказалась, конечно же, прошлая бессонная ночь.

Пряхина бросало то в пот, то в дрожь, глаза слезились, колени подгибались. Он все чаше останавливался перевести дыхание. И прислушаться к своему нутру. Боль походила на живое существо: то шевелилась, колола иглами, ворочалась недовольно, даже, казалось, ворчала, то неожиданно стихала, хотя Алексей и не оставлял работы. Под утро задул резкий, пронзительный ветер. В первый раз он пожалел о сапогах. В первый раз за все эти дни ноги в тонких ботиночках окоченели до помертвения.

Едва живой, Пряхин доскреб под утро последние крохи угля, сдал лопату, получил расчет и двинулся в гору.

Вчера он поскальзывался и спотыкался, поднимаясь по этой горе. Сегодня падал.

Навстречу попалась Нюра. Разглядев Алексея, сказала:

- На карусель не ходи. Отоспись.

- Ладно, - кивнул Пряхин, а про себя чертыхнулся: "Отоспишься после войны!"

Пряхин отправился на рынок: там торговали горячим чаем. Вот сейчас он хлебнет кипяточку, оттает, придет в себя, соберется с силами и дальше: айда, Анатолий, марш, или вальс, или плясовую, играй чего хочешь, двигатель на месте, и полный порядок. Не зря же поставили в городке карусель - единственное веселое заведение.

К торговке Алексей подошел со спины, поглядел, как в корзине, укутанной тряпьем, отдувается горячий чайник, протянул деньги, приказал устало: "Лени" - и не сразу дошло до него, почему торговка отскочила.

Он встрепенулся, пришел в себя, сделал три больших шага, взял торговку за руку, повернул ее.

- Катя!

Да, перед ним стояла Катя, и глаза ее в упор расстреливали Пряхина.

- Торгуешь?.. Почему не в школе? - спросил он растерянно.

- Какое вам дело? - зло ответила Катя.

Он покачал головой, по-прежнему не отпуская Катю: это не младшая, тотчас задаст стрекача.

- Хорошо, - сказал он. - Тогда налей чаю. Вот деньги.

Ее глаза горели, каждой своей клеточкой девушка ненавидела Алексея.

- Вам не налью! - выпалила она.

Парок из чайника струился все тише, плохая получалась из Кати торговка; вон настоящие-то торговки стоят с керосинками, у них чай не остывает, а тут - на много ли стаканов хватит домашнего жару, хоть и укрытого тряпками?

- Ладно, - сказал Алексей, - ступай.

Он отпустил Катин рукав, девушка тотчас отбежала в сторону и остановилась в нерешительности.

Изможденный, грязный солдат с черными от угля руками смотрел на нее исподлобья непонимающим, омертвевшим взглядом.

Катя повернулась к толпе, крикнула неумело:

- Кому чаю?

Голос ее сорвался, она заплакала, покрылась красными пятнами, кинулась с рынка. У входа поскользнулась на льду и упала.

Загромыхала крышка чайника, чай пролился в снег, Катя поднялась и крикнула Пряхину:

- Ненавижу! Ненавижу!

Медленно крутилась в тот день карусель, и даже, кажется, тоскливо играла гармошка.

Алексей двигался по кругу и засыпал на ходу. Дважды он упал, сильно ударившись. В первый раз он тотчас вскочил, испугавшись, долго не мог опамятоваться, понять, где он; над головой ходили жерновами, едва поскрипывая, поперечины, на которых держалась карусель.

Второй раз он упал уже под вечер, вконец обессиленный, и теперь ему было все равно, где он и что с ним. Пусть крутится, что угодно, хотелось спать, тысячу раз спать. Ударившись, Пряхин очнулся, безразлично подумал, что надо встать, но не встал, пока не оборвалась музыка.

Он поднялся.

Карусель стояла. В дверцу заглядывал Анатолий - никак не мог отделаться от зрячих привычек.

- Что с тобой?

- Порядок, братишка! - ответил его тоном Алексей, они рассмеялись, и Анатолий сказал:

- Значит, ты воинского звания рядовой?

- Так точно, товарищ капитан, - ответил шутливо Пряхин.

- Мысль понимаешь правильно. По званию я тебя старше. И намного. Так что приказываю: сегодня ночью спать.

- Эх, капитан, - сказал Алексей, - ты меня старше по званию, я тебя старше по возрасту, так что придется мне повкалывать ночку и много-много ночек еще.

- Ты это брось, - рассердился Анатолий, - сдохнешь! А что касается возраста, нас война всех сравняла, понял? И старых и молодых. Все мы теперь одного года рождения.

- Пожалуй, верно, - согласился Пряхин. - Все равные, все седые, кто живые - все раненые. Только ты вот ранен геройски, а я глупо. - Алексей выбрался из барабана, присел на синюю лошадку. - Пойми, капитан, ты из войны с победой вышел, хоть победа еще не пришла. А я-то! С поражением!

- Ты это брось, брось, - заволновался Анатолий.

- Да нет, бросать нечего, - задумчиво отозвался Пряхин. - Ты с победой, а я с виной. Вроде как дезертир, понимаешь? Дезертир он и есть дезертир. Победа придет, а не для него, виниться всегда будет, если, конечно, хоть капля стыда есть. Вот и я. Человека убил во время войны. Не врага, не фашиста - женщину. Мать. - Он вздохнул. - Да что там, дезертир со своей виной счастливцем против меня будет... Так что не держи ты меня, капитан, и не жалей... Да тут еще девочек-то, - испугался он снова, - в детдом предлагают, представляешь?