Альберт Лиханов - Собрание сочинений (Том 4)

"Мне 30 лет, я шесть лет замужем и вот решила написать про свою великую тягость - про своего инфантильного мужа. Правда, мой муж работает, но как убог, безделен его досуг! Неумение и, главное, нежелание трудиться, жажда вечного праздника - откуда в нем, сыне простой, рабочей семьи, это барство? Отец - каменщик, мать - заводская работница, а вот работать сына не научили. Читать не приучен, каких только книг я ему не предлагала, дома у меня неплохая библиотека, собираю книги с 10 лет, - бесполезно. Чем ни пытаюсь заинтересовать - ничего не получается. Увидел у знакомых фотоальбомы - "Вот здорово!". Купили фотоаппарат, думаю, все интерес к чему-то будет, пощелкал, проявлять и печатать - занятие более скучное, в результате - я полностью освоила фотодело. Заинтересовался аквариумом завели рыб, и опять то же. Цветет вода, дохнут рыбы. Загорелся и потух.

Поженились, родители предложили купить кооператив. Отказались. Когда добиваешься сам - оно ведь дороже, все это. Живем на частной квартире, топлю печь, ношу воду. Углем и дровами обеспечивает отец. Решила заставить мужа хотя бы немного позаботиться о доме - запастись на зиму топливом. Куда там! Ноябрь, морозы, а в сарае ни угля, ни дров. "Выписал". "Некогда в управление сходить". "Уже все разобрали". Получили квартиру. Гвозди не вбиты, ковры рулонами у стены: "Не могу пистолет достать". - "А ты на деревянных пробках сделай". - "Ты что, это неделю долбить надо".

Не хочу противопоставлять наши семьи, но так уж получилось. Я выросла в интеллигентной семье, отец - зам. директора предприятия, мама - директор школы, а я ведь все умею, всему научили. Даже утюг отремонтирую, не дождавшись помощи своего "мужчины", не говоря уже о сугубо женских делах шить, вязать, готовить и прочее. Смотрю на него и думаю: чем бы еще его занять? "Давай дачу возьмем, ты ведь умираешь от безделья!" - "С ума сошла, взять и убивать на нее каждое лето!" Растет у меня дочь, маленькая еще совсем, но помогает чем может, и пол подотрет, и посуду вымоет, и куклины платья постирает. "Ты ребенка детства лишаешь", - говорит мне муж. "Нет, я просто не хочу растить белоручку". И ведь он очень неплохой человек, мой муж. Добр, терпелив, не пьет, не курит и прочее "не". Одно тяжело - работа для него обязанность, ноша непосильная. Отсидит в кабинете восемь часов, отсидит дома и спать ляжет. И все ему скучно, все ему неинтересно. В отпуск надо каждый год ездить, каждую субботу в гости ходить. Не знаю, зачем пишу все это. Хорошо было бы, если бы вы напечатали мое письмо, может быть, узнает в нем себя, что-то по-другому станет в нашем доме? Устала я быть "мужчиной" в квартире нашей.

С уважением, Л. С.".

Вот так-то!

Эвон куда укатил пресловутый инфантилизм - во взрослую, ответственную, серьезную, связанную не только собственными желаниями, но и обязательствами перед другими жизнь.

А если мужья такие толпами пойдут? Если они дедами станут? Если их много взойдет, этаких недозревших стариков, что станет с детьми, их внуками, которые хоть какое-то право имеют на эту детскую болезнь?

Так что, гипетрофированно представив возможную жуткую перспективу, попробуем поразмышлять, как же вылечить-то эту болезнь с испанским именем - инфантилизм?

* * *

Василий Александрович Сухомлинский написал когда-то, что нужно отказаться от намерений найти какое-то универсальное средство, когда речь идет о такой широкой педагогической задаче, как обучение подростка самоутверждению. Думаю, такой подход важно учесть и при лечении инфантилизма. Одного лекарства тут нет и быть не может. И лечить одного лишь инфанта - тоже неверно.

Совет старшего - кто-то может поставить над этим знак сомнения, знак вопроса, - но совет, а не опека, не навязывание мнения и уж ни в коем разе не отъятие, не отъем этого мнения.

Мне кажется, любой человек в каких-то сферах жизни всякий раз должен пройти уже пройденное предшественниками. Вроде бы с точки зрения чистого рацио глупо. Послушай совета старших, сократи тяжкий путь познания, обойди камни и порожки на своем пути - куда как быстрей и точней выйдет. Но в этом рацио нет жизни. По уму - да, по жизни - нет. И не надо, нет, не надо нам уговаривать наших инфантов обходить камушки и порожки, выбирать тропку поровнее да глаже. Всю их дорогу нам с ними рядом не пройти, настанет, непременно настанет миг, когда им оставаться одним на большаке жизни, а там невидимая нам дорога может уготовить такие ухабы да рытвины, что предшествующая гладкая тропка в тягость покажется: не подготовила ни к чему, ничему не научила. Когда в синяках ребенок, отрок, - я разумею синяки да шишки самостоятельных шагов - это понятно, простимо, вызывает сочувствие и понимание, но коли в синяках взрослый, не изготовленный к жизни человек, - это к печалям ведет куда как серьезным. И жизнь сломать способно.

Так что опека, сильная, волевая со стороны старших - я такую видел, знаю, что способна сделать она, сколько натворить бед, разочарований, тоски - это не забота о растущих, о наследниках, нет, а тяжкий и потный труд вопреки им и их счастью.

* * *

Навязывание самостоятельности и протест против опеки могут показаться тем самым единственным универсальным лекарством, которого в то же самое время нет.

Сколько судеб - столько историй, но даже в одной судьбе средства должны соединяться разные.

Начинающего, скажем, в труде, на заводе начинающим могут оставлять долгое время обстоятельства, от него вроде не зависящие - не спрашивают его, не зовут, сдерживают. А где обманывают, где еще что. Страшный и коварный друг инфантилизма - недоверие к человеку молодому, так сказать, невостребованность его гражданственности, его деятельных, хороших качеств. Разговор этот сложный, неоднозначный, состоящий из многих проблем, и далеко не педагогических.

И тут, в поисках все же универсализма, я бы сказал - универсализма педагогической (а значит, родительской, общественной) нравственности, хочу напомнить историю, а главное, отношение к ней, происшедшую в практике все того же прекрасного, незабываемого Василия Александровича Сухомлинского.

Его ученики обнаружили, что кто-то губит дубы - узкой, незаметной полоской подрезает кору, деревья высыхают, потом легко доказать, что деревья надо спиливать. Поклялись преступников найти. Когда нашли ахнули. Пилить дубы приехал заведующий фермой, человек, любивший говорить высокие слова о патриотизме и гражданском долге.

Ребята поступили по-ребячьи. Когда пильщики устали и уснули, дети собрали пилу, топоры, бросили в овраг, присыпали землей, на кузове машины написали мелом: "Воры".

Они совершили свой суд. Но потом испугались, пришли к учителю, отдали ему ключ от машины.

Самое главное в этой истории - последующее.

Сухомлинский не испугался, а обрадовался поступку ребят, их поддержал. Он писал потом, что нельзя отмахиваться от справедливого порыва детского сердца - эта "мелочь" формирует гражданина. Справедливость, по Сухомлинскому, для ребенка непременно должна заканчиваться поступком. Он решительно протестует против воспитательского ханжества: мол, зачем так, лучше обратиться к власти, в сельсовет, еще куда, где взрослые вынесут справедливое решение. Воспитанный так человек, записал Василий Александрович, "может научиться управлять чувствами с точки зрения собственной выгоды и удобства. Такие люди страшны и небезопасны: они способны на предательство и вероломство, на них нельзя положиться в сложной обстановке, для них нет ничего доброго и святого".