Гектор Мало - Без семьи

- А почему ты не хочешь вернуться в цирк?

- Потому что цирк уехал в Руан. А как я могу дойти пешком до Руана? Это слишком далеко, денег у меня нет. Ведь я со вчерашнего дня ничего не ел.

Я и сам был небогат, но у меня имелось немного мелочи, и я мог помочь этому несчастному ребенку.

- Подожди меня здесь! - крикнул я Маттиа и побежал к булочнику, лавка которого находилась на углу улицы.

Вскоре я вернулся с краюхой хлеба и подал ее мальчику. Он с жадностью набросился на хлеб.

- А что ты намерен делать дальше?

- Не знаю.

- Но ведь что-нибудь надо делать!

- Я собирался продать мою скрипку. Я бы ее продал раньше, да уж очень мне жалко с ней расставаться. Скрипка - единственная моя радость. Когда мне становится грустно, я ищу местечко, где меня никто не слышит, и играю для себя.

- Отчего ты не играешь на улицах?

- Играл, но мне никто ничего не подает. Я уже знал по опыту, как часто это бывает.

- А ты? - спросил Маттиа. - Что ты делаешь теперь?

Мне захотелось похвастаться, и я гордо ответил:

- Я - хозяин труппы.

- Ах, если бы ты согласился... - робко произнес Маттиа.

- На что?

- Взять меня в твою труппу. Пришлось признаться в том, что вся моя труппа состоит из одного Капи.

- Ну что ж! Какая важность, нас будет двое. Умоляю тебя, возьми меня, иначе мне придется умереть с голоду!

Умереть с голоду! Не все понимают, что означают эти слова. У меня от них больно сжалось сердце. Я уже знал, как умирают с голоду.

- Я играю на скрипке, - продолжал Маттиа, - кувыркаюсь, танцую на канате, прыгаю через обруч и пою. Я буду делать все, что ты захочешь, и я буду тебя слушаться. Я не прошу платы, только корми меня. Ты можешь меня бить, если я буду плохо исполнять свои обязанности, я на это согласен. Единственно, о чем я прошу, не бей меня по голове, потому что голова у меня очень чувствительная.

Слушая Маттиа, я чуть не заплакал. Как сказать ему, что я не могу взять его в свою труппу? Ведь со мной он так же легко может умереть с голоду, как и один. Я старался убедить его, но он ничего не хотел слушать.

- Нет, - возразил он, вдвоем не умирают с голоду, потому что один помогает другому. Тот, у кого есть, дает тому, у кого нет, - вот как ты сделал сейчас.

Я перестал колебаться. Без сомнения, я должен был ему помочь.

- Хорошо, идем. Ты будешь моим товарищем. И, надев арфу на плечо, я воскликнул:

- Вперед!

Через четверть часа мы уже вышли из Парижа.

Ветер подсушил дорогу, и идти по затвердевшей земле было легко и приятно.

Погода стояла чудесная, весеннее солнце ярко светило в голубом безоблачном небе. Трава начинала зеленеть, и кое-где уже показались маргаритки и цветы земляники, поворачивающие свои венчики к солнцу. В садах среди нежной листвы виднелись кисти нераспустившейся сирени, а когда дул легкий ветерок, нам на голову с высоких стен летели лепестки желтых левкоев.

В садах, в придорожных кустах, на больших деревьях - всюду слышалось веселое пение птиц, и ласточки летали над самой землей в погоне за невидимыми мошками.

Путешествие наше началось хорошо. Я уверенно шагал по сухой, твердой дороге. Капи бегал вокруг нас и лаял на проезжающие экипажи, на кучи булыжника - лаял на всё и на всех, лаял попусту, только ради одного удовольствия полаять. Маттиа молча, о чем-то размышляя, шел рядом со мной; я не прерывал его молчания, потому что мне тоже надо было о многом подумать.

Куда мы шли таким решительным шагом?

По правде сказать, я и сам не знал. Мы шли просто вперед, наугад. Ну, а дальше?

Я обещал Лизе сперва повидать ее братьев и Этьеннету, а затем навестить ее. Но я не условился с ней, кого я должен увидеть первым: Бенжамена, Алексиса или Этьеннету. Я мог начать с любого, то есть идти по своему выбору на запад, на север или на юг.

Так как мы вышли из Парижа на юг, то идти к Бенжамену было не по дороге. Оставалось сделать выбор между Алексисом и Этьеннетой.

Была еще одна причина, заставлявшая меня идти на юг: я хотел повидаться с матушкой Барберен. Если я давно не говорил о ней, то это не значит, что я ее забыл. Много раз я думал о том, чтобы написать ей и сказать:

"Я помню о тебе и по-прежнему люблю тебя". Но я знал, что она не умеет читать, и безумно боялся, что письмо попадет в руки Барберена.

Что, если Барберен благодаря моему письму отыщет меня, опять возьмет к себе, продаст новому хозяину, совсем не похожему на моего Виталиса? Уж лучше умереть с голоду, нежели подвергнуться подобной опасности. Но если я считал невозможным написать матушке Барберен, то мне казалось, что я могу как-нибудь повидаться с ней. Теперь, после того как у меня появился товарищ, сделать это было гораздо проще. Я пошлю Маттиа вперед, он пойдет к матушке Барберен и под каким-нибудь предлогом заговорит с ней. Если она будет одна, он расскажет ей все обо мне. Тогда я безбоязненно войду в тот дом, где протекло мое детство, и брошусь в объятия моей кормилицы. Если же, наоборот, Барберен окажется дома, Маттиа попросит матушку Барберен пойти в какое-нибудь укромное местечко, где я с ней и повидаюсь.

Все эти планы я строил, продолжая идти, и потому шел молча. Решить столь важный вопрос оказалось делом нелегким, а кроме того, я должен был отыскать на нашем пути такие города и деревни, где бы мы имели возможность сделать хорошие сборы. Для этого самое лучшее было обратиться к карте.

Я вынул ее из мешка и разложил на траве. Довольно долго я не мог ориентироваться. Вспомнив, каким образом делал это Виталис, я в конце концов так составил маршрут, чтобы обязательно пройти через Шаванон.

- Что это за штука? - спросил Маттиа, указывая на карту.

Я объяснил ему, что такое карта и для чего она служит, почти дословно повторив то, что мне когда-то говорил Виталис.

Маттиа внимательно слушал, глядя мне в глаза.

- Для этого надо уметь читать.

- Понятно. А разве ты не умеешь читать?

- Нет.

- Хочешь научиться?

- Очень!

- Ну что ж, я тебя выучу.

Так как я уже развязал свой мешок, мне пришла в голову мысль осмотреть его содержимое. К тому же мне очень хотелось показать Маттиа свои сокровища, и я высыпал все на траву.

У меня оказалось три полотняных рубашки, три пары чулок, пять платков все в полной исправности, и пара немного поношенных башмаков. Маттиа был поражен моим богатством.

- А что у тебя есть? - спросил я.

- Скрипка и то, что на мне.

- Ну что ж, поделим все пополам, раз мы с тобой товарищи: у тебя будут две рубашки, две пары чулок и три носовых платка. Но зато и мешок будем нести поочередно. Согласен?

Теперь, когда я снова сделался артистом, я решил, что мне необходимо принять соответствующий вид; поэтому я открыл шкатулку Этьеннеты и достал оттуда ножницы.

- Пока я буду приводить в порядок штаны, - обратился я к Маттиа, - ты мне сыграешь на скрипке.