Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести

«Пригревает, однако… — подумал Костя, — весна подходит. Вот уж и ручейки на Чейнеш-Кая показались… Как блестят! Залезть бы наверх — звон теперь стоит на вершинах. Весеннее солнце идет!..»

— Эх, что ж это я! — спохватился он вдруг. — Сидел, сидел, а тетрадка пустая… Как бы мне свой доклад назвать? Ладно. «Луч солнца» — вот так и назову.

Костя опять уселся за стол. Но только взялся за карандаш, в дверь постучали:

— Костя! Кандыков!

«Нашли!» — с досадой подумал он, но затаил дух и решил не отвечать. Постучат и уйдут.

За дверью заспорили:

— Отойди, дай я постучу!

— А как будто я без рук!..

Стук раздался громче.

— Костя, открой!

— Чо кричишь? А может, его там нету?

— Мая, ты опять «чокаешь»? Вот Марфа Петровна услышит!.. Пусти-ка, дай я в скважину посмотрю!

— Ага, посмотришь! Уж я смотрела — там ключ торчит!

— Он там, он там, я в окно видела!

Костя встал и открыл дверь. Две девочки из пятого — Мая Вилисова и Эркелей Воробьева — стояли на пороге.

— Что это, однако, даже позаниматься не даете! — нахмурясь, сказал Костя. — Ну, что вам?

— Мы поспорили! — заявила, волнуясь и краснея, Мая Вилисова. — Я говорю, что не надо сразу Анатолю Яковличу, а Репейников сразу хочет к Анатолю Яковличу бежать.

— Ну, поспорили, так и ступайте к Настеньке. Она вожатая, а не я, — возразил Костя. — А я что вам?

— А потому, что Чечек у Лиды сочинение списала, — объяснила Мая. — Вот, чтобы ты ей сказал!

— Чечек очень боится Анатоля Яковлича… — робко добавила Эркелей. — Она очень боится… говорит: «Я тогда из школы убегу!»

— Придумала! — рассердился Костя. — Где она?

— На заднем крыльце сидит.

В коридоре зазвенел звонок, перемена кончилась.

— Костя, ты приди к нам на звено, а? — торопясь и дергая его за рукав, попросила Мая. — Ты ей лучше скажешь, а?

— Ладно. Может, приду, — ответил Костя, запирая кабинет на ключ. — Только и разбирай вас, сами разобраться не могут. Пионеры тоже!

Костя сказал «может, приду», а сам дождаться не мог, когда кончатся уроки. Конечно, он придет, раз дело касается Чечек. И вечно с этой глупой девчонкой случаются какие-то происшествия: то она с кем-нибудь подерется, то что-нибудь разобьет… А то вдруг поймает на деревне колхозную лошадь и умчится на ней в горы, в тайгу, к пасущимся там табунам, и потом объясняет, что очень соскучилась о лошадях… Вот уж оставил Яжнай Торбогошев заботу своему лучшему другу Косте!

Дружба Кости и Яжная началась из-за собаки, из-за желтого белозубого Кобаса. Костя вырастил щенка и уже приучал его охотиться на белок. И вот однажды Яжнай Торбогошев, алтайский мальчик из дальнего колхоза, увидел, что Кобаса тащит на аркане какой-то собачник. Кобас с любым зверем бросался в схватку, а людей боялся. Так он и погиб бы, если бы не Яжнай. Яжнай отнял Кобаса у собачника и, полузадушенного, притащил Косте. С тех пор и началась их дружба. И хотя учились они в разных классах — Яжнай был на год старше, — и хотя очень несхожи были характером — Костя был суров и малоразговорчив, а Яжнай ласков и мягок в обращении, — они отлично ладили.

Но вот наступило такое время, когда друзьям пришлось расстаться. Яжнай кончил седьмой класс и уехал в Барнаул, в техникум. Тогда был ясный, чуть-чуть грустный день. Чейнеш-Кая стояла подрумяненная осенней листвой кустарников, ютившихся у ее лиловых каменных обрывов. Приглушенно бурлила затихающая Катунь. Костя слушал ее шум и думал, что, наверно, устала она бушевать за лето…

В тот день в колхозе убирали последние гектары ржи. Костя тоже был в поле, вязал за жнейкой снопы. Уже вечерняя роса легла на травы, когда был связан последний сноп. Костя шел домой рядом с матерью и смотрел, как солнце заходит за высокую округлую Чейнеш-Кая. Гора стояла темная и тихая под оранжевым, закатным небом. И лес, растущий на ее вершине, казался густым, мохнатым венком, надетым на голову Чейнеш-Кая.

— А у нас кто-то есть, — сказала мать, — кто-то на крыльце сидит.

Костя пригляделся.

— Мама, это, однако, Яжнай! — сказал он, чувствуя, как весь загорается от радости.

Косте хотелось броситься, схватить Яжная, обнять, заплясать. Но, всегда сдержанный в выражении чувств, Костя подошел к нему ровным шагом и протянул руку:

— Здорово, Яжнай!

Яжнай сбежал с крыльца и крепко пожал ему руку:

— Здравствуй, Константин!

И несколько секунд они молча смотрели друг на друга счастливыми глазами.

— А это кто же тут еще? — с улыбкой спросила мать. — Кто же это еще сидит у меня на крыльце, а?

Со ступеньки смущенно поднялась девочка в круглой меховой алтайской шапочке. На шапочке красовалась малиновая лента, и малиновая шелковая кисточка спадала с макушки на плечо. Девочка, опустив ресницы, теребила кончик черной тугой косы.

— А это Чечек, — сказал Яжнай, — моя сестра. Приехала учиться, здесь учиться будет. У нас там ведь пятого класса нет… Вот привез — пусть живет в интернате. А сам я завтра в Барнаул.

— Чечек! — ласково сказала мать. — А по-русски это имя как будет? А?.. Ну, Чечек, скажи, я ведь по-алтайски не все понимаю. — Она обняла девочку за плечи и, наклонившись, заглянула в ее потупленные черные глаза.

— «Чечек» значит «цветок», — тихо ответила девочка.

— Какое хорошее имя! — сказала мать. — Цветок!.. Ну, а что же вы, ребятки, пришли да и сидите на крыльце? Давно ли пришли-то, Яжнай?

— Да часа два было.

— И все тут на крыльце сидели? Экие бессовестные!.. Яжнай, ты же ведь знаешь, где у нас ключ лежит. Ну, вошли, поели бы… Экие вы, право!.. Входи, Чечек, входи! Снимай свою шапочку. Эко шапочка-то у тебя хороша да нарядна!..

Когда мальчики остались на улице одни, Яжнай сказал:

— Константин, у меня к тебе просьба есть. Очень трудная просьба.

— Какая же?

— Только очень трудная.

— Ну, какая?

— Вот я Чечек привез. Оставляю ее тут. А она у нас еще дурочка, нигде не была, кроме тайги. Посмотри тут за ней, Константин! Ну, как бы вот ты был я. Можешь ты такую трудную просьбу принять?

— Могу, — сказал Костя. — А как же еще? Вот о чем спрашивает!

— Она ведь у нас отчаянная! — продолжал Яжнай. — Ты не гляди, что молчит. Это она пока что боится.

— Ничего, как-нибудь справимся, — улыбнулся Костя.

В это время откуда-то прибежал поджарый желтый Кобас и, обнюхав Яжная, начал прыгать и ласкаться к нему.

— Вон, смотри, Кобас и то дружбу помнит, а ты думаешь, что я… — Костя вдруг отвернулся.

— Ну, хватит! — с улыбкой сказал Яжнай. — А теперь скажи: твой крыжовник растет?

Костя встрепенулся:

— Растет. Пойдем, покажу!

Товарищи направились было в огород, но в это время на крыльцо выскочила Чечек и звонко закричала:

— Кенскин! Кенскин! Матушка ужинать зовет!

…На другой день Костя и Чечек провожали Яжная. Они переплывали вместе на пароме через Катунь, и Яжнай, прощаясь с ними, еще раз попросил Костю: