Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести

Он собирал обрывки венка, пытаясь связать их. Что это: все в венках будут, а он — нет!

— Да вот у Чечек еще венок есть! — крикнула Лида Королькова. — Чечек, надень свой венок Алешке!

Все расступились, пропуская Чечек, и как-то вышло, что Чечек и Алеша стали друг против друга и все глядели на них.

— Ну, надевай скорей! — сказал Алеша, подставляя свою круглую белесую голову.

Но Чечек гордо поглядела на него, поджала губы, бросила лиловый венок на траву и отошла. Алеша, смеясь, поднял его:

— Ох, ты! Бросает!.. Ну и не надо, я и сам возьму!

— Становитесь в хоровод, ребятишки! — сказала Марфа Петровна. — Запевайте дружно!

Далеко улетела песня по окрестным горам. Ей вторили птицы в тайге. Ей улыбались сквозь сон раскрывающиеся цветы. И, может быть, сама Весна, услышав призывные молодые голоса, ускоряла свой шаг, поднимаясь в Алтайские горы…

Домой возвращались немножко усталые, с большими букетами трав и цветов для гербария. Мальчики теряли по дороге свои венки или вешали их на ветви лиственниц. Алеша Репейников надел шапку, а венок хотел оставить где-нибудь в кустарнике, но поглядел на душистые лиловые фиалки и надел его поверх шапки — уж очень красивый венок сплела Чечек!

Всем было хорошо, все были веселы и голодны, смеялись, подшучивали друг над другом, предвкушали веселый час ужина. И никто не знал, какой серьезный разговор разгорается у трех подруг, идущих сзади.

— Чечек, не отказывайся, — строго сказала Лида Королькова, — ты на Алешку злишься!

Чечек сдвинула черные брови:

— А что мне его — целовать?

— Фу, Чечек! — крикнула Мая. — Не притворяйся! Ты его просто ненавидишь! Я уже давно заметила. Тогда Анатолий Яковлич сказал: «Подержи мешок с овсом, пусть Алеша покормит кроликов», а ты сразу мешок и положила!

— Удивительно! — пожала плечами Лида.

— И еще и еще!.. — продолжала Мая запальчиво. — У него кролик убежал в сад, Алешка ищет, а ты видела, где он, и молчала. Почему это? И сегодня — взяла и бросила венок на землю!

— Ну и что же? — угрюмо сказала Чечек. — Ну, вот взяла и бросила. И не хочу Алешке надевать на голову, а буду всегда бросать!

— О-ей! — удивилась Лида. — Почему это? Он тебя, может, ругал?

Чечек сердито молчала.

— Никогда он ее не ругал, — сказала Мая. — За что это он будет ругаться?

— Это нехорошо, Чечек, — с упреком обратилась к ней Лида. — Он, может, какой-то приставучий и суетливый какой-то… ну, а все-таки он же наш пионер, товарищ наш…

— О! Товарищ! — возмутилась Чечек. — Очень хороший товарищ! А кто про меня хотел Анатолю Яковличу сказать? Все не хотят, а он: «Пойду скажу! Надо сказать!» Только ребята не дали, а то бы побежал. А что ему? Только бы мне назло! Чтобы я обратно домой убежала — вот что он хотел!.. Да, товарищ!

Мая всплеснула руками:

— Ой, что говорит!

А Лида Королькова нахмурилась:

— Ну, Чечек, ты совсем заблудилась. А вот хочешь знать? Если бы я считала, что надо про тебя сказать Анатолю Яковличу… ну если бы считала, что это тебе даст пользу… я бы тоже пошла и сказала.

Чечек остановилась:

— Про меня? Ты?..

— Да, про тебя. Да, я.

— А я думала — ты моя подруга!

Чечек вдруг сорвала с головы свой красный венок, забросила его и хотела бежать. Но Лида схватила ее за руку.

— Что ты, Чечек! Да, конечно, я твоя подруга, — твердо сказала она. — Ну, ты же выслушай меня сначала, а потом убегай! Вот если бы я думала, что если я скажу Анатолю Яковличу, как ты сочинения списываешь, и это тебе поможет, и ты больше не будешь списывать, а будешь хорошо учиться, — я пошла бы и сказала…

Чечек попробовала выдернуть руку, но Лида держала ее крепко:

— Подожди, дослушай… Ну, а я и другие подумали, что ты и так поймешь, и можно Анатолю Яковличу не говорить, — вот и не сказали. Ну, а Алешка считал, что для тебя будет лучше, если Анатолю Яковличу сказать, — ну, он и хотел…

— Чтобы для меня было лучше?

— Ну конечно! — подхватила Мая. — Что же ты думала, что он назло?

— Да, назло!

— Ой, Чечек! — задумчиво сказала Лида Королькова. — Что я думаю… что я думаю! Уж не рано ли мы приняли тебя в пионеры?

Чечек испуганно поглядела на подруг и опустила голову. Мая тотчас обняла ее за плечи:

— Ну, не говори так, Лида, не говори! Чечек подумает немного — и поймет. Мало ли, иногда человек живет, живет и чего-нибудь не понимает. А потом подумает — и поймет. А я вот тоже многого не понимаю. Думаю: почему так? В избе жить лучше, а наш дедушка все равно в аиле живет!.. И почему это: у меня отец алтаец, а волосы у меня белые? У мамы тоже волосы белые, потому что она русская. Но ведь у отца черные? Значит, надо, чтобы у меня половина волос была белая, а половина — черная. А почему же я вся белая?

Лида невольно усмехнулась:

— Да ну тебя, Майка!

А Чечек молчала всю дорогу и думала о чем-то. И подруги не мешали ей.

Прошел май. Прошли трудные, волнующие дни экзаменов.

В эти дни Костя не знал и не видел ничего, кроме книг, учебников, тетрадей, чертежей.

Ваня Петухов, которому Костя помогал готовиться к экзаменам, однажды сказал:

— А ты-то, Кандыков, что сидишь над учебниками не вставая? Ты и так сдашь!

— Как сдать… — ответил Костя. — Можно сдать по-разному. А я хочу — на пятерки.

Костя сдал на пятерки. И лишь на другой день после того, как в последний раз вышел из экзаменационного зала, он вдруг почувствовал, что жизнь хороша и разнообразна. Ему хотелось все: и побежать в сад проверить яблоньки, и взяться за арык, и послушать болтовню Чечек, расспросить о ее делах. Но отец сказал, что в колхозе нужны люди на посадку картошки, и Костя с удовольствием отправился в поле. А самой главной заботой его было — написать заявление и отправить в Барнаульский плодово-ягодный техникум.

Кроме всех этих забот, возникла еще одна: он вдруг, помимо своей воли, стал актером.

Однажды, возвращаясь с колхозного поля чуть-чуть усталый, он зашел в школьный сад. Нежная листва маленьких яблонь смутно зеленела в синеватых сумерках. Деревца стояли тихие, словно удивленные, что они живут, что у них под мягкой корой идут соки, что они, как и взрослые деревья, тоже сумели развернуть листья.

Костя медленно шел по саду и, задумчиво улыбаясь, думал: «Ухожу… И в классе уже кто-то другой будет сидеть на моей парте. И за моими яблоньками будет ухаживать кто-то другой. А меня здесь будто и не было… яблоньки мои и то меня забудут… Ну, это-то ничего. Лишь бы ребята их любили!»

В таком чуть-чуть грустном раздумье он вышел из сада на школьный двор. И тут же несколько голосов окликнуло его:

— А, вот как раз и он… Кандыков! Костя! Иди сюда!