Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести

— А сумеет ли?

— Ничего, сумеет. Он же комсомолец, в партию заявление подавать собирается. Что не сумеет — ты поправь. Молодых учить надо… А теперь говори: какие тут у вас дела в бригаде? Чего не хватает? Что прислать нужно? Больных нет ли?..

Ночные пастухи тоже вернулись к аилу. И вскоре все сидели у костра, около дымящегося котла с жидкой кашей из ячменя, сваренной на кобыльем молоке.

— Эх, что это за еда! — сказал Талай. — Кабы мы знали, что гости будут… Нуклай, — обратился он к старому пастуху, — ты бы взял ружье да сходил за козлом нам на ужин!

— Можно сходить, — отозвался Нуклай.

Чечек досыта наелась каши, досыта напилась кислого молока и почувствовала, что глаза у нее закрываются.

— Ложись поспи, — сказал дед Торбогош.

Талай вынес из аила белую кошму и расстелил в тени под кедром:

— Ложись, Чечек.

Засыпая, Чечек смутно слышала негромкие разговоры у костра:

— Спичек побольше пришли, Торбогош. Мыла не забудь — молодые много мыться стали. Только давай и давай мыла! Чаю хорошо бы. От чая сердце у людей веселеет…

А потом вдруг запела птица какая-то в кедровых ветках.

«Это клест…» — подумала Чечек. И тут же сама стала красноперым клестом, засмеялась и вспорхнула вверх, к небу, к розовому облачку, повисшему над горами.

— Ишь смеется во сне! — сказал бригадир Талай. — Видно, хороший сон снится!

А дед Торбогош, с улыбкой в глазах, кивнул головой:

— Теперь детям и сны хорошие, и жизнь хорошая… А мы-то разве так росли!

Вечером у костра был пир: жарили дикого козла, которого убил старый охотник Нуклай. Хорошо поужинали и развеселились.

— А вот давайте послушаем, как внучка стихи читает, — сказал подобревший дед Торбогош. — Прочти-ка, внучка, про пастуха, который на горе стоял!

— Вот ты, дедушка, опять про пастуха! — сказала Чечек.

Но пастухи стали просить:

— Прочти, Чечек, прочти, пожалуйста!

Чечек встала перед костром так, чтобы ее всем было видно, и начала:

Последние слова стихотворения Чечек выкрикнула звонко и отчетливо, каждое слово прозвенело серебром в тишине тайги:

— Ой, якши, балам! Ай, хорошо! Ай, хорошо!.. — зашелестело вокруг костра.

Улыбающиеся загорелые лица — и молодые и старые — добрыми глазами глядели на Чечек.

— Кто же тебя так научил, дочка? — спросил охотник Нуклай.

— В школе научили, — сказала Чечек. — Я теперь в русской школе учусь. В шестой класс перешла. Меня в пионеры приняли — вот красный галстук ношу!

— О, большим человеком будешь! Учись, дочка!

— А может, еще что знаешь? Расскажи нам!

— Не ленись, Чечек! — сказал дед Торбогош. — Повесели людей: у них гости редко бывают.

Чечек прочитала еще несколько стихотворений по-алтайски, прочитала «У лукоморья…», спела своим тоненьким голоском пионерскую песню, которую они разучивали в школе, рассказала про чудесное дерево — яблоню, — которое цветет розовыми цветами и на котором вырастают сладкие яблоки, и про школьный сад рассказала. Хотела уже и про «самого умного, самого доброго человека» рассказать, но… голубые глаза искоса взглянули на нее, насмешливый голос произнес: «Эх ты, бурундук!» — и Чечек смутилась… и умолкла.

— Ну, а еще, Чечек! — попросил кто-то.

— Нет, — сказала Чечек.

И, усевшись рядом с дедушкой, прижалась к его плечу. Вот если бы Кенскин был сейчас здесь! Как уже давно она его не видела! И как давно Маю не видела, и Эркелей, и Лиду…

Синяя ночь сгущалась вокруг костра. Все пропадало в этой синеве — горы, деревья. Но еще отчетливее видны были лица людей, озаренные жарким, оранжевым пламенем костра, — коричневые, обветренные скуластые лица с набухшими веками и с узкими глазами, задумчиво глядевшими в огонь…

На другой день, когда спала полуденная жара, дед Торбогош и Чечек подъезжали к стану своей бригады. Вдруг дед Торбогош придержал лошадь, прислушался.

— Ты что, дедушка? — улыбнулась Чечек. — Это трактор гудит, вон он идет по долине! А ты думал — это самолет?

Но дед Торбогош сделал ей знак замолчать. Лицо его вдруг потемнело. Чечек встревожилась и тоже стала слушать. И она услышала: вдалеке, там, где в солнечном мареве виднеются острые конусы аилов, глухо и раскатисто гудит большой бубен.

— Что это, дедушка, а? — спросила Чечек и, взглянув на его лицо, испугалась. — Дедушка, да что такое там?

— Что? — криво улыбнулся дед Торбогош. — Да вот что: шаманит кто-то!

Чечек сказала недоверчиво:

— Шаманит? Что ты, дедушка! А кто у нас будет шаманить?

— А все-таки шаманит, — угрюмо повторил дед Торбогош.

И вдруг, огрев своего Серого камчой, он сорвался и полетел к аилам. Дед Торбогош — партийный человек, разве он может допустить, чтобы к нему в бригаду ходили шаманы!..

Чечек едва поспевала за ним. Недалеко от аилов дед нагнал молодую Чейнеш, которая тоже спешила в стан. Дед Торбогош осадил коня.

— Что там такое? — грозно крикнул он. — Откуда взялось?

Чечек не слышала, что ответила Чейнеш, — Чечек проскакала мимо. У крайнего аила она соскочила с лошади и побежала туда, где глухо и яростно хохотал шаманский бубен.

И остановилась, не веря себе, не веря своим глазам: посреди стана, на широкой зеленой луговине, и в самом деле плясал шаман. Он плясал вокруг горящего костра, а кругом тесно стоял народ и безмолвно смотрел на его пляску. Шаман был страшен. Он бешено кружился у костра, что-то пел и выкрикивал хриплым, отрывистым голосом и косматой колотушкой с бряцающими железками бил в огромный бубен — в толстую, туго натянутую кожу. Косматые овчины разлетались на нем, словно вихрь, крутились и звенели вокруг него длинные ситцевые жгуты с бубенчиками на концах, на голове кивали и раскачивались белые перья орлана.

Чечек с испугом глядела то на шамана, то на людей, окружавших его. Почему сюда пришел шаман? Зачем он здесь пляшет? Почему люди не гонят его прочь, а смотрят спокойно и даже еще улыбаются?.. Старые женщины собрались здесь, девушки, ребятишки… И рабочие, видно, прибежали с покоса: вон около тайги стоят конные грабли и незавершенный стог. А вон и сам бригадир Иван Тызыяков стоит смотрит и тоже улыбается! А вон и бабушка Тарынчак стоит!.. Сколько страшных историй рассказывала она про этих шаманов: как они обманывали людей, как они раздирали лошадей на части — приносили жертвы богам… А боги-то и не могли никому сделать ни добра, ни зла! Пустые деревяшки были те боги!.. А теперь вот пришел этот шаман, и они опять его слушают! И она, Чечек, пионерка, будет тоже его слушать?..