Анатолий Маркуша - Щит героя

- А ты еще какой-нибудь задачи не знаешь? - спросил Игорь. - Ну-у для проверки - может человек или не может?

- Знаю. Пожалуйста: на столе лежат яблоки, если к ним прибавить еще столько, еще полстолько, еще четверть столько и одно, тогда будет сто яблок. Сколько яблок на столе?

- Так тут уравнение надо составлять.

- Не надо.

Игорь делает усилие, представляет кучу ярких, краснобоких яблок и перебирает в уме цифры. При этом он рассуждает вслух:

- Тридцать - мало: тридцать и тридцать шестьдесят, и пятнадцать семьдесят пять, и потом тридцать на четыре не делится... Сорок много...

Алексей не подгоняет его, молча рассматривает портрет Петелина-старшего на стене. Ждет.

- Тридцать шесть! - говорит Игорь.

- Правильно. Вот видишь, можешь. У тебя задачник есть?

- Есть.

- Дай-ка сюда.

И Алексей отчеркивает красным карандашом начиная с самого первого раздела по пять последних задач каждого параграфа.

- Вот этих пять, этих, еще этих, этих и этих... - быстро перелистывает странички, - и этих, и этих... отсюда десять! Идем на прорыв - сто тридцать задачек решаешь за эту неделю...

- Сколько-сколько?

- А чего особенного, задачки на повторение, легкие. Три минуты на задачку, сто тридцать штук - триста девяносто минут - семь с половиной часов, делим на семь - час с хвостиком в день. Ерунда! Зато после такого разгона знаешь как у нас дело пойдет. Будь здоров! В воскресенье приеду...

- Только не в воскресенье. В воскресенье я не смогу... Договорился, понимаешь, уже...

- С девчонкой, что ли, договорился?

- Вообще-то она замужем...

- Ну ты даешь! Так что будем делать: учиться или жениться?

В комнату входит Ирина.

- Мальчики, ужинать!

Внешне ужин проходит самым обыкновенным образом: Валерий Васильевич почти не разговаривает, Галина Михайловна суетится чуть больше, чем всегда, Ирина старается вести примирительно-успокаивающую партию самым незаметным образом, Игорь сдержанно злится: ему не нравится подчеркнутое внимание матери к Алексею, его раздражает Ирина, он старается не смотреть на Валерия Васильевича. А в голове возникает вдруг картина: река, разведчик и перепуганные пацаны. Сам того не ожидая, он говорит:

- Знаю, Сначала пацаны должны перегнать плотик на другой берег, потом один - вернуться, тогда солдат поплывет, потом другой пацан опять перегонит плотик, и второй солдат тоже переедет...

- Правильно, - говорит Алеша, - я же сказал: соображаешь!

Взрослые в недоумении смотрят на Игоря.

- Вот, я уже заговариваюсь. Замечаете? А что будет, когда я решу все задачи и начитаюсь английской физики Танькиного мужа? В атаку! - заполошно кричит Игорь. - Ура! - И, выскочив из-за стола, убегает во двор.

Темно, прохладно, между соседними корпусами зависла чистая, окруженная легким дымным диском луна. Звезд почти не видно. Откуда-то со стороны гаражей доносятся тревожные кошачьи голоса.

Игорь вышагивает по двору, пытаясь собраться, взять себя в руки. Если говорить честно, совсем честно, злиться решительно не на кого: что может быть более естественного, чем появление Алексея в их доме? Почему бы Валерию Васильевичу не иметь сына? И ничего плохого Алексей Игорю не сказал, наоборот, предложил помощь; пусть не сам придумал, пусть по просьбе своего отца, но откуда бы ему иначе знать о существовании Игоря, о его неприятностях? Мать старалась понравиться Алексею... Пожалуй, это самое неприятное... а как ей было себя вести? Вавасич - муж, и ей охота, чтобы он был доволен...

Наплевать бы на все и сбежать отсюда. Сбежать, а они пусть жалеют его, переживают и думают о нем. Только куда сбежишь? Обидно, но Вавасич прав - без бумажки об окончании восьмого класса на работу не возьмут и в суворовское не примут.

Кончать надо. Да и не дурее он Райки Бабуровой или Гарьки Синюхина... Неохота...

Надо и неохота - главное противоречие всей его жизни!

Он и раньше знал - не будешь делать уроки, засыплешься. Но торчать у стола, напрягать мозги и думать про то, что написано в книжке, вместо того, чтобы смотреть хоккей по телевизору, неохота было.

Он и раньше понимал - нахамишь классной, она от этого лучше относиться не станет. Надо сдерживаться, не распускать язык. Но почему-то язык всегда оказывался сильнее своего хозяина...

Игорь не из тех, кто склонен к самокопанию и долгим угрызениям совести, но в этот лунный вечер на пустынном дворе он вдруг оказался в окружении собственных мыслей. В блокаде, в кольце...

Обыкновенно, когда ему надо было оправдать какой-нибудь неблаговидный поступок, он не очень мучился. Скажем, шел на физику, не открыв дома книжку. В голову закрадывалась неприятная мысль: если спросят, от двояка не спастись. И тут же он успокаивал себя: как будто от того, что я просидел бы вчера хоть до двух ночи, что-нибудь могло измениться. Перед смертью не надышишься!

Или он хамил учительнице, хамил зря, просто потому, что его "несло". И тут же находил оправдание: а кто орал на меня прошлый раз? За что? За Гарьку - он пульнул в доску, а она подумала на меня. Как аукнется, так и откликнется.

Пословицы очень помогали Игорю жить, и он никогда не думал, что пользуется народной мудростью откровенно спекулятивно, выклевывая только те сентенции, афоризмы, поговорки, которые работают на него, и начисто забывая те, что звучат осуждающе...

Гарька появился, как всегда, неслышно, вроде бы ниоткуда. Он приблизился как бы на мягких кошачьих лапах и хмыкнул над самым Игоревым ухом:

- Прогуливаемся? Просто так или переживаем?

- Чего мне переживать?

- Мало ли, может, жених не нравится?

- Какой жених?

- Ну с цветочками. Видел, знаю!

- Чего ты знаешь?

- К Ирке сватается. Что, неправильно?

- Правильно-правильно. Ты всегда все самым первым узнаешь. У тебя нюх как у легавой...

- При чем легавая? Что я, собака...

- Ну ладно, это так, к слову.

- А он кто? - спрашивает Гарька и настораживается.

И тут в шальной Игоревой голове что-то тренькает, что-то срывается с оси, и язык его, набирая фантастические обороты, идет в полную раскрутку:

- Не протреплешься? Только тебе, как другу, говорю. Лешка, ну этот, с цветами, он вообще-то моряк. В загранку плавал. И получилась у него история с таможней. Кое-чего привез, чтобы фарцонуть, да сыпанулся. Ему, бах, и срок дали; ему бы сидеть и сидеть, но тут одно дело подвалило... словом, досрочное освобождение вышло...

- Какое дело подвалило?

- Боюсь, протреплешься.

- За кого ты меня считаешь?

- Смотри! Трепанешь, голову оторву. Он на севере сидел, ясно? А там золото добывают. Наткнулся на самородок. Семь кило! По закону, кто больше пяти кило самородок находит и государству сдает, того сразу по чистой отпускают. И еще премию дают.

- Большую?

- Лешке пятьдесят семь тысяч с чем-то отвалили.