ОХАЙЕЗА - РАССКАЗЫ

Талута слушала Татокалу, скромно стоя рядом и не говоря ни слова. Её платье из оленьей кожи, богато украшенное бахромой, красиво ниспадало с её фигуры, напоминая длинные свешивающиеся листья ивы, а обе её чёрные косы были переплетены нанизанными на шнурки копытцами диких животных и раковинами. Лёгкий румянец оживлял её смуглую кожу, чёрные глаза смотрели спокойно и мягко, но в них горел пылкий блеск.

– Ты же не требуешь сейчас от меня ответа, – мягко, не глядя на юношу, сказала девушка. – Твои речи поразили меня. Я не думала, что встречу здесь кого-нибудь. Твою последнюю просьбу я исполню. Только птички могут разболтать о нашей встрече, если только моя двоюродная сестра, которая стоит неподалёку в кустах, не видела, как мы с тобой говорили.

Она легко вспрыгнула на свою лошадку и исчезла между разбросанными по равнине кедрами.

Между первой и второй встречей молодых людей прошёл целый месяц. В этом был виноват только Татокала. Он ходил с мрачными думами и не отваживался на решительный шаг. Временами, он жалел, что сделал так порывисто своё предложение. И вот, надеясь развеять свою тоску в походах и битвах, он заявил вождю Кангuпе – Вороньей Голове – что хочет отправиться с ним в поход в страну Ютов.

По древнему обычаю Лакотов, юные воины до выступления в поход постились, молились, проходили очищение в парильне и просили совета духов.

Наступил последний вечер. Татокала поднялся на холм за лагерем, чтобы там помолиться. Вдруг в полумраке он увидел Талуту, которая вела свою лошадку по узкому ущелью. Никогда не казалась она ему краше, чем в эту минуту!

– Хо! – поздоровался он с ней.

В ответ, она робко засмеялась.

– Как долго мы с тобой не виделись, – сказал Татокала.

– Тебя, должно быть, нисколько не интересовал мой ответ, – ответила девушка.

– Не могу ничего привести в своё оправдание, – мягко проговорил Татокала, – но я надеюсь на твоё великодушие. Я долго страдал, и ты поймёшь, почему я избегал тебя. Я готовился к бою. На рассвете мы трогаемся в поход против Ютов. Вот уже десять дней, как я ежедневно бываю в парильне, и пощусь десять ночей.

Талута прекрасно знала, что в таких случаях воин не имеет права приближаться не только к чужим женщинам, но даже и к собственной жене.

– Умоляю тебя, стань моей женой! – сказал Татокала. – Можешь ли ты теперь дать мне ответ?

– Ответ я тебе передала через твою бабушку, – нежным голосом ответила девушка.

– Скажи же, скажи! – настаивал юноша.

– Всё хорошо, не бойся, – прошептала она.

– Я дал обет, я молился, я подвергал себя очищениям. Я не могу не участвовать в этом походе, но я знаю, – прибавил он, после некоторой паузы, – что буду счастлив. Моя бабушка передаст тебе знак моей любви. О, возлюбленная моя! Смотри каждый вечер на большую звезду. Я буду тоже смотреть на неё. И тогда мы будем вместе созерцать её. Хотя мы будем в разлуке, но наши души будут вместе!

Луна поднялась из-за холмов, освещая своим холодным светом обоих влюблённых, которые стояли, охваченные любовной тоской, не смея приблизиться друг к другу. Воин заставил себя подняться на гору и даже не оглянулся, даже не помахал рукой девушке, а та поспешила домой. Ещё несколько минут тому назад она мечтала о том, как она осчастливит своего милого. Девушка рисовала в своих грёзах белую палатку, раскинутую на девственной лужайке, окружённой высокими горами. Тут же пасётся её лошадка, а она готовит еду для своего любимого. Его внезапный отъезд разрушил все её мечты.

– Он слишком храбр, ему не жить долго, – в каком-то смутном предчувствии прошептала она.

Несколько часов всё было тихо, но вот, как раз на рассвете, раздались военные песни: то воины вышли в поход. Татокала спозаранку был уже на месте сбора. С тяжёлым сердцем он отправлялся на врага. Он помнил, как опечалилась его милая, узнав о его внезапном отъезде. Его единственным утешением была пара мокасин, вышитая её руками. Он вез её в своем походном вьюке. Татокала не видел ещё их, так как прощальные подарки можно было рассматривать только при всех в первый вечер похода, в свете лагерного костра. Это приносит воинам счастье – таково поверие. Он предпочёл бы скрыть от всех свою помолвку, но уже было поздно отступать.

В лагере загорелись костры, воины окончили вечернюю еду, и вестник возвестил о начале ночных развлечений. Татокала должен был первым открыть свой свёрток. Когда смущавшийся юноша вынул пару великолепно расшитых мокасин – обычное приношение любви, – раздался громкий смех. Татокала был новичком в любовных делах, и в таких случаях воины безжалостно подшучивали над неопытными юношами: ведь никто не мог сказать, что эти весёлые минуты когда-либо снова повторятся!

Страна Ютов находилась довольно далеко, и когда Лакоты достигли её, разгорелось жестокое сражение. Обе стороны бились не на жизнь, а на смерть, и у тех и у других был большой урон. Татокала проявил чудеса храбрости. Возвращаясь домой, он всё время видел перед собой прекрасный лик Талуты, и быстро поехал вперёд, желая скорее увидеть её. Он уже пересёк ручей Диких Коней. Чёрные Холмы возвышались к северо-востоку, а к северу громоздились вершины Большого Рога.

– Ну вот, теперь я настоящий мужчина, теперь я женюсь, – сказал он самому себе.

Наконец, он добрался до верхушки горы, с которой был виден лагерь, – но, увы! – от лагеря не осталось и следа… На зелёной равнине, которую почти замыкал крутой изгиб Реки Дремучих Лесов, сверкала своей белизной одинокая белая палатка. Необъяснимое беспокойство охватило сердце Татокалы, и он, пришпорив коня, пустил его в галоп.

Татокала понял, что означала эта одинокая палатка – это была могила.

У племён, живших в прериях, существовал обычай строить над покойником новую белую палатку. Тело клали в полном одеянии на особого рода помост и окружали самыми дорогими предметами домашнего обихода.

Когда Татокала подъехал к густому плетню, окружавшему палатку, его беспокойство ещё более возросло. Одиноко стояла палатка на покинутом месте лагеря. Татокала яростно понукал своего усталого коня. Наконец, он спешился и побежал к входу. На миг он остановился: при мысли, что он может осквернить могилу, по его телу пробежала дрожь.

– Нет, я должен её видеть, я должен! – громко сказал он и, в порыве отчаяния раздвинув усаженный шипами плетень, открыл вход в палатку.

***

В просторной белой палатке, служившей одновременно и памятником и усыпальницей, лежало прекрасное тело Талуты. Труп нисколько не разложился, и девушка, одетая в праздничный наряд и окруженная домашней утварью была очень красива. Казалось, что она спит.

Громко плача, смотрел её возлюбленный на дорогое неподвижное лицо.