Сергей Михалков - Стихи (2)

Зал Кремлевского дворца.

Выступает перед нами

Человек с душой бойца.

Человек партийной чести,

Он не раз бывал в бою

И вошел со мною вместе

В биографию мою.

Мы следим за каждым словом,

И доклад его таков,

Что ему внимать готовы

Люди всех материков,

Люди разных поколений

Всех народов, наций, рас...

Что сказать мне юной смене?

Был бы жив великий Ленин,

Ленин был бы горд за нас!

ЛЕНИН

С НАМИ

И СЕЙЧАС!

1976

СЛОВА И БУКВЫ

ЕСТЬ АМЕРИКА ТАКАЯ

Карта мира перед нами:

Вот земля, а вот вода,

Вот отмечены кружками

В разных странах города.

Сотни их: больших, столичных,

Главных, славных, мировых.

Много тысяч их: обычных,

Незаметных, рядовых...

Есть великие столицы:

Лондон, Дели, Рим, Париж.

Наш народ Москвой гордится

Разве что с Москвой сравнишь!

И пускай неодинаков

Городов различных путь,

Но по-своему, однако,

Все приметны чем-нибудь:

Город нефти, город стали,

Звонкий город хрусталя,

Здесь - ковры веками ткали,

Здесь - веками выпекали

Всех размеров кренделя.

Этот город тем известен,

Что в просторы площадей

Каждый год на праздник песен

Собирает он людей.

Город - памятник музейный,

Город-порт и город-сад.

Весь в цветах оранжерейных

Город-рай!

И город-ад!

Город-ад!..

О нём в газете

Прочитали мы с тобой.

Есть такой на белом свете,

Где сидят в застенках дети

Дети с горькою судьбой.

Он недавно стал известен

Не кипеньем трудовым,

А бесчинством, и бесчестьем,

И невежеством своим.

Изуверскими делами

Он теперь известен всем

В диком штате Алабаме

Страшный город Бирмингем.

Город гнева, город стона,

Где во тьме горят кресты,

Где ты будешь вне закона

На глазах у Вашингтона,

Если кожей чёрен ты!

И послышалось:

"Довольно!

Жить хочу как человек!

Почему в стране Линкольна

Возродился рабский век?

Я хочу, как все, трудиться,

Ночью в страхе не дрожать,

Вместе с белыми учиться,

Цвета кожи не стыдиться

И себя не унижать!"

Но громилы ку-клукс-клана

Загорланили в ответ:

"Вам давать свободу рано

Подождёте тыщу лет!

Ну, а тех ублюдков белых,

Слишком честных, слишком смелых,

Тех, что с вами заодно,

Мы прикончим всё равно!"

И сказали негры:

"Надо

Нам свободу взять самим!.."

В Бирмингеме - баррикады...

Лай собак... Огонь и дым...

Ты хотел свою сестрёнку

Видеть с куклой на траве,

Шестилетнюю девчонку

Куклой бьют по голове!

Ты хотел, чтоб вам платили,

Как и белым, наравне,

По тебе огонь открыли,

Как в сраженье на войне...

Под струёй воды холодной

Надломилось деревцо.

От Америки "свободной"

Получай струю в лицо!..

Для Америки не ново

Слово грязное "расист".

Я проклятым этим словом

Замарал бумажный лист...

Чтоб никто из иностранцев

Страшной правды не узнал,

Издают американцы

Многокрасочный журнал.

В нём весёлые картинки:

Рядом с неграми - блондинки

И улыбки до ушей

У больших и малышей.

Негры-папы, негры-мамы

Там и пляшут и поют...

Только в штате Алабама

Тот журнал не продают!

И, страницы те листая,

Я уверен, ты поймёшь:

Это - яркая, цветная,

Многокрасочная ложь!

СВОБОДА СЛОВА

К нам в Союз из-за границы

Как-то прибыл гость один

Белобрысый, круглолицый

Иностранный господин.

Он сказал: "Я был в Париже,

Видел Осло, Лондон, Рим,

А теперь Москву увижу,

Ленинград, Кавказ и Крым".

Мы сказали иностранцу,

Что встречали мы датчан,

Деловых американцев,

Сухопарых англичан.

Были всякие туристы,

И когда-то, говорят,

Сам министр мистер Твистер

Приезжал к нам в Ленинград.

Час за часом дни летели.

Коротая отпуск свой,

Иностранец жил в отеле

И знакомился с Москвой.

Был он в школах, был в больницах,

И, короче говоря,

Он гулял по всей столице

Не терял минуты зря.

А потом его видали

Под землёй у горняков,

У рабочих на Урале

И у волжских рыбаков.

У колхозников Кубани

На Дону и на Днепре,

И в Баку, и в Ереване,

И в Артеке на "костре".

Был на многих он заводах

В самых разных городах,

Плавал он на пароходах,

Ездил в скорых поездах.

Всюду всем он восхищался,

Удивленье выражал,

Всем любезно улыбался

И сердечно руки жал.

И однажды на вокзале

Он сказал: "Я потрясён!

То, что вы мне показали,

Это сказка. Это сон".

Вот домой из-за границы

Наконец вернулся сэр

И в журнале три страницы

Посвятил СССР.

Он писал про власть Советов,

Про Москву, про наш народ.

Он писал про то, про это,

Только всё наоборот!

Кто же был он, этот важный,

Любознательный турист?

Это просто был продажный

Буржуазный журналист.

Как же нам не вспомнить снова

Эту жёлтую печать

Для неё Свобода Слова:

Или врать или молчать!

СЛОВА И БУКВЫ

Учили в детстве мы, друзья,

Наш алфавит от А до Я,

И буква к букве, к слогу слог

Читали: сча-стье, труд, у-рок.

Большая сила в буквах есть,

Когда мы можем их прочесть,

Всё дело в том лишь, где и как

Поставлен в слове каждый знак.

Четыре буквы, например:

Три С и рядом с ними Р.

Великий смысл они таят,

Когда они подряд стоят!

Но если взять нам С и Ш

И после них поставить А,

То смысл получится иной

Сегодня он грозит войной.

Но в США живет на-род,

Что не вой-ны, а ми-pa ждёт,

И это надо бы учесть

Всем, позабывшим стыд и честь.

СТАЛЬНАЯ СТРУЖКА

В столицу Венгрии от нас

Как знатный гость к друзьям

Приехал токарь как-то раз

К таким же токарям.

Посланца дружеской земли

Венгерский ждал народ.

Наутро гостя повели

Смотреть большой завод.

И в тот же самый день и час

На этот же завод

Пришёл с экскурсией как раз

Совсем другой народ.

То был датчанин-финансист,

Румяный господин;

А с ним английский журналист

Знаток венгерских вин.

Они вошли в тот самый миг,

Важны, как индюки,

Когда советский скоростник

Осматривал станки.

Туристы слышали о нём

И знали из газет,

Что обогнал в труде своём

Он всех на много лет.

И к русскому проявлен был

Особый интерес.

Датчанин громко заявил:

- О-о-о! Это есть прогресс!

- Наш просит, мистер показал

Работа рекордист,

По-русски кое-как сказал

Английский журналист.

То невозможно есть понять,

Что есть "догнать и перегнать"?

Сказал и посмотрел на всех,

Усмешки не тая.

И замер весь токарный цех

Рабочая семья.

Подумал токарь: "Честный друг

Не усмехнётся так!"

И токарь посмотрел вокруг,

И расступился тесный круг,

И токарь снял пиджак.

Он отступать уже не мог,