Алан Милн - Бокал вина

Я сел в автобус и отправился в Реджент-Парк, чтобы детально обдумать там сложившуюся ситуацию. И тут, очутившись у Ганноверской террасы, я увидел Робертса.

"Хелло, молодой человек! Каким ветром вас сюда занесло?"

"Хелло, мой сержант, - усмехнулся он. - Я только что беседовал со своим однокашником - камердинером сэра Вильяма Келсо. По мнению Тотмена, он должен был хорошо знать Мертона. Как говорится, между ними, камердинерами..."

"Вернулся ли инспектор Тотмен?" - спросил я.

Роберте вытянулся в струну и ответил:

"Никак нет, сержант Мортимер, возвращение инспектора Тотмена из Лезерхеда, графство Суррей, ожидается не ранее чем сегодня к ночи".

Вряд ли можно было сердиться на мальчишку. Он никого не уважал, но был славным парнем. И глаз у него был острый, как у ястреба. Он видел все и не забывал ничего... Я сказал:

"Вот уж не знал, что сэр Вильям проживает где-то поблизости".

Роберте показал через дорогу:

"Видите пышный особняк? Пять минут тому назад вы бы застали меня на кухне за беседой с прислугой, по мнению которой Мертон - это городишко в Суррее. Да так оно и есть, впрочем".

У меня внезапно возникла сумасшедшая идея.

"Так вот, теперь мы отправимся туда вместе, - сказал я. - Я собираюсь нанести визит сэру Вильяму и хочу, чтобы вы были под рукой. Впустят ли они вас на кухню снова или вы им надоели?"

"Мой сержант, там все без ума от меня. Когда я уходил, они хором вздыхали: "Неужели вы должны уже нас покинуть?"

Мы говорили в Ярде: "Убивший однажды навсегда остается убийцей". Возможно, именно поэтому у меня возникло желание, чтобы молодой Роберте находился в пределах досягаемости. Ведь я собирался выложить сэру Вильяму Келсо все начистоту. Я видел его только раз, но у меня сложилось впечатление, что он относится к тому типу людей, которые вполне способны убить, но вряд ли способны лгать...

Подойдя к калитке, я стал рыться в бумажнике, ища визитную карточку. К счастью, одна отыскалась. На ней было несколько чернильных пятен. Робертс, который ничего не пропускал мимо, заметил:

"Лично я всегда пользуюсь промокательной бумагой".

И, посвистывая, пошел дальше. Я вручил служанке мою карточку и спросил, сможет ли сэр Вильям принять меня. В этот же момент Робертс подмигнул ей и указал на боковую дверь. Ему она кивнула, а меня пригласила войти. Робертс сошел вниз, на кухню. Так я чувствовал себя в большей безопасности.

Сэр Вильям был крупный мужчина, примерно такой, как я. Вертя в пальцах мою карточку, он сказал:

"Итак, сержант, чем могу быть полезен? - Он говорил вполне дружелюбно. - Садитесь, пожалуйста".

"Пожалуй, я постою, сэр Вильям... - ответил я. - Мне хочется задать вам всего лишь один вопрос, если разрешите".

"Бога ради", - ответил он, не проявляя особого интереса.

"Когда вам стало известно, что Перкинс шантажирует леди Хедингем?"

Он стоял перед огромным письменным столом, а я - напротив. Перестав вертеть мою карточку, он замер, наступила неловкая тишина...

"Это ваш единственный вопрос?" - наконец спросил он.

Что меня удивило, так это его голос - такой же спокойный, как прежде.

"Пожалуй, еще один... Есть ли у вас дома пишущая машинка?"

Сэр Вильям глубоко вздохнул, бросил мою визитную карточку в корзину для бумаг и отошел к окну. Он стоял спиной ко мне, погруженный в раздумья. Затем он резко повернулся, и, к моему удивлению, я увидел на его лице дружелюбную улыбку.

"Я думаю, нам лучше присесть", - сказал он.

Так мы и сделали.

"У меня есть пишущая машинка, которой я иногда пользуюсь, - начал он. - Смею думать, что и вы тоже пользуетесь машинкой".

"Да", - ответил я.

"И еще тысячи других людей - включая, быть может, убийцу, которого вы разыскиваете", - продолжал он.

"Тысячи людей, включая убийцу", - согласился я.

Он заметил различие в наших словах и улыбнулся. Я сказал "людей", а не "других людей". И я не сказал "разыскиваемого" убийцу. Потому что уже нашел его.

"И к тому же, - продолжал я, - на машинке был напечатан текст поздравительного послания".

"Было ли в нем что-то примечательное?" - спросил он.

"Нет, не считая того, что написано оно было эзоповским языком".

"Мой дорогой юноша, Эзоп здесь ни при чем, ведь это простое поздравление ко дню рождения - любой бы написал его так", - возразил он.

"Любой представитель вашего сословия, сэр Вильям, который знал бы вас обоих. И больше никто... Вот завтра день рождения инспектора Тотмена... ("Которым он все уши нам прожужжал, черт бы его побрал", - добавил я про себя.) И если я пошлю ему бутылку виски, то молодой Робертс - это наш констебль, вы могли его видеть, он ожидает меня внизу (по-моему, я достаточно ловко дал ему понять, что я не один), - этот Робертс мог бы свободно угадать текст моего поздравления, как мог бы это сделать любой у нас в Ярде, кто знает нас обоих. А вот вы не смогли бы угадать этот текст, сэр Вильям!"

Он смотрел сквозь меня невидящим взором. Я спрашивал себя, о чем он думает. Наконец он произнес:

"Вы, вероятно, написали бы так: "Долгой жизни и всех благ, с наилучшими пожеланиями от восхищенного..."

Это было непостижимо. Во-первых, то, что он действительно обдумывал это, когда у него были более серьезные проблемы, над которыми стоило бы призадуматься, а во-вторых, что у него действительно все очень складно получилось. Это "от восхищенного" означало, что он изучил Тотмена так же, как сейчас изучает меня, и догадался, как бы я подольстил своему начальнику.

"Вот видите, - он улыбнулся, - это совсем нетрудно. И тот факт, что воспользовались моей карточкой, является сам по себе убедительным доказательством моей невиновности, не так ли?"

"Для присяжных - пожалуй, - сказал я, - но не для меня".

"Я надеюсь, что смогу убедить вас... - пробормотал он. - Так что же вы собираетесь делать?"

"Я собираюсь, разумеется, представить свою версию завтра же инспектору Тотмену".

"О! Великолепный сюрприз для него ко дню рождения. И что, по-вашему, он предпримет?"

Тут он меня поддел, причем преднамеренно.

"По-моему, ВЫ тоже знаете его, сэр", - сказал я.

"Да, знаю", - улыбнулся он.

"А также и меня, смею заметить, и любого встречного вы схватываете на лету. Но и у обычных людей вроде меня бывают внезапные озарения - ведь я сумел раскусить вас, сэр? Не правда ли? И я почти уверен, что если мы привлечем вас в качестве свидетеля и вы примете присягу, то лжесвидетельство вам будет менее по вкусу, чем признание в убийстве".

"А ВАМ - нет?" - спросил он молниеносно.

"Я считаю, - ответил я, - что есть немало людей, которых следовало бы убить. Но я - полицейский, и мои мысли не меняют существа дела... Ведь вы убили Перкинса, не так ли"?

Он кивнул, а затем произнес чуть не с ухмылкой:

"Истощение нервной системы... Любой специалист подтвердит этот диагноз под присягой".