Неизвестен Автор - Пионеры-герои (Очерки)

Когда подпольщики разошлись, Николай Евстратович позвал дочь, ласково погладил по голове, долго и нежно всматривался в глаза.

- Завтра в обед, доченька, пойдешь к заводу на Серебрянку. Там у забора тебя будет ожидать человек в вышитой косоворотке. Передашь ему этот пакет. Будь осторожна - здесь листовки...

Все больше и больше помогала Люся родителям в подпольной работе. Она подкарауливала колонны военнопленных и передавала им записки, разносила в разные концы партизанскую литературу, медикаменты. Это ее рукой были расклеены листовки на воротах.

Вот идет она через весь город.

В руках девочки небольшой узелок. И никто не знает, что в этом узелке лежит оружие и документы, которые нужно передать подпольщику Александру Никифоровичу Дементьеву, отправляющемуся для связи в партизанский отряд.

Но нашелся провокатор, и 26 декабря 1942 года гитлеровцы арестовали семью Герасименко.

Люсю и мать посадили в тюрьму, в одну камеру, отца - в другую. Был схвачен и Александр Никифорович Дементьев.

Начались истязания. Обессиленную, окровавленную Люсю, как и всех взрослых, гоняли на допросы. Однажды Александру Никифоровичу удалось поговорить с Люсей. Он склонился к бледному лицу девочки. Она прошептала:

- Когда увидите папу, передайте ему: я, как и мама, ничего не сказала...

А вскоре Люсю с мамой гитлеровцы бросили в душегубку...

Так погибла одиннадцатилетняя подпольщица Люся, верная высокой клятве, которую она дала, вступая в пионеры.

В.Касичева

ЛИВЕНЬ

Шульцевы "услуги"

С давних времен поселился в деревне Захарничи Шульц. Одни говорили, что он из латышей, другие - из немцев. Женился Шульц на местной девушке, родной сестре Пелагеи Варфоломеевны Богдановой, и остался доживать свой век среди захарничан.

В деревне его не любили. Возможно, потому, что жадность Шульца была чрезмерна. Заметит он гвоздь, палку или даже щепку - все тянет в свой двор, огражденный высоким забором. На людей Шульц не смотрел. Глаза его все время бегали.

- Темная личность, - говорили про него односельчане.

Пелагея Варфоломеевна как-то переступила порог дома сестры, и холодом повеяло на нее оттуда. Шульц не пригласил родственницу даже присесть, ни словом не поддержал разговора.

- Не по душе мне эта агитаторка, - говорил он потом жене.

Пелагея Варфоломеевна была одной из первых агитаторов колхоза, активистка. За это и не любил ее Шульц.

Сестры стали чужими. Лишь поздороваются при встрече. Пелагея Варфоломеевна дала слово не ходить к Шульцу. Только слово не удалось ей сдержать... Она нарушила его через много лет, когда над родным краем грянула война...

Вечером она стояла в доме Шульца и ласковыми словами, которых от себя не ожидала и о которых потом пожалела, просила его:

- Лександра, родненький, пожалуйста, помоги людям. - И подала ему бумажку.

Шульц безразлично взял из ее рук скомканную бумажку и прочитал.

- Вон! - только и сказал он шипящим придушенным голосом.

Записка была из партизанского отряда. "Мы ждем Вас к себе. Нам нужен хороший переводчик немецкого языка".

"Смотри, чтобы не пожалел", - шептала женщина, пробираясь ночью домой. А в душу ее закралась тревога о детях, особенно о младшем сыне, Володе. От Шульца можно было всего ожидать. Тем более теперь, когда она сама подтвердила свою связь с партизанами.

Володя стал неузнаваем. К Шульцу он ласкался, как к родному отцу. Казалось, забыл мальчик обиды прежних дней.

- Дяденька, может, вам двор подмести? Под навесом хворост лежит. Не попилить ли его?

Шульц сдержанно отвечал:

- Что, щенок, голод не тетка? - И, помолчав, продолжал: - Хорошо. Покормлю.

Он чувствовал себя теперь как нельзя лучше. Воздух войны, который отравлял захарничан, пришелся по душе Шульцу и его единомышленнику полицейскому Шмезе.. Они будто вновь родились. Из домов, покинутых партизанскими семьями, добро перевозилось в их дворы. Они ходили по деревням и приказывали крестьянам дежурить вдоль железной дороги, охранять ее от партизан.

Однажды Володя сидел на крыльце Шульцевого дома и хлебал из глиняной миски затирку. Раскрылись ворота, и перед мальчиком выросли три эсэсовца. Шульц, увидев их в окно, с умилением, которого раньше никто никогда не видел на его лице, выбежал навстречу фашистам.

Они все вошли в дом. А Володя с мисочкой затирки перешел с крыльца на завалинку.

Шульц разговаривал со своими гостями на их родном языке. Володя старался что-нибудь понять, но напрасно. Вдруг до него донеслись слова "Юрьевичи", "фюнф". Он быстро пересел на крыльцо. "Чего пять? Что будет с Юрьевичами?"

Проводил Шульц эсэсовцев и сказал Володе:

- Завтра, щенок, без моего надзора работать будешь. Перенесешь вон те кирпичи вот сюда. Мне нужно будет отлучиться.

Кирпичи так и остались лежать на своем месте. Назавтра Володя не пришел к Шульцу.

После разговора Шульца с эсэсовцами Володя не находил себе места. Он не мог дождаться, когда на дворе стемнеет, чтобы уйти из деревни по знакомым тропинкам.

Страшно в лесу, полном ночных звуков. Но для мальчика было страшнее то, что ожидало жителей деревни Юрьевичи. Он пустился бегом в партизанский отряд Тимоника...

Вскоре в Захарничах разнеслись слухи о событиях в Юрьевичах.

Партизаны сделали засаду и перебили отряд карателей, который ехал на пяти машинах, чтобы уничтожить непокорное население деревни.

Тяжелораненого Шульца доставили в Полоцкую больницу без сознания. Но не удалось его приятелям-фашистам спасти верного приспешника. Хорошо заплатили ему партизаны.

Заговорщица Полота

Сначала заговорщиком был дуб. Под его вывернутыми бурей корнями время от времени появлялся клад. Под покровом ночной темноты пробирались сюда четыре паренька: Володя Богданов, Вася Коваленко, младший брат его Коля и Вася Стрикелев. Оружие, собранное на дорогах войны, находило себе здесь место. Об этом тайнике знали партизаны из отряда Тимоника.

Однажды, возвращаясь домой, в ста метрах от дуба Володя замер на месте. Чья-то рука вдруг схватила его за воротник, сжала горло.

- Где был, паршивец? - прошипел кто-то над ухом мальчика.

Это был полицейский Шмеза. Его змеиное шипение было знакомо Володе.

Взбешенный молчанием мальчика, Шмеза так дернул его за воротник, что Володина рубашка расползлась до пояса.

В двух километрах отсюда находились фашистские казармы. Шмеза тянул свою жертву и приговаривал:

- Там ты развяжешь свой язык, паскуда! Вырвут его у тебя!

Со взрослым Шмезе, вероятно, легче было бы справиться. Четырнадцатилетний рослый светловолосый мальчик, как росток того самого кряжистого дуба-заговорщика, был гибкий и неподатливый. Не успел Шмеза протащить мальчика несколько метров в направлении казармы, как звериный рев раздался в лесу: белыми, как чеснок, зубами впился Володя в поганую руку... Теперь Шмезе было не до жертвы. Лесная чаща мгновенно спрятала паренька.