Радий Погодин - Дверь

Хороший праздник.

Наверное, просыпался Петров в жесткой саванной траве, отмахивался от диких быков пиджаком. Потому что, когда он проснулся совсем, быки свирепо мычали, выдувая пыль из разбитой копытами суглинистой почвы, а пиджак лежал на полу.

Саванна иссушила Петрову горло. На столе стояла бутылка кефира. Зацепившись за нее взглядом, как за спасительную соломинку, Петров поднялся. Рядом с бутылкой лежала записка: "Петров, хорошо, что ты не храпишь. Кочегар". Ниже приписано: "Александр Иванович, кефир вам на завтрак. Помогает - по себе знаю. Емельян Анатольевич". Петров долго вспоминал, где он, кто такие Кочегар и Емельян Анатольевич. А саванна то надвигалась на него, то отступала. Ему казалось, что между охотниками на быков есть место, которое он мог бы занять сейчас, пока они не перепутались в битве, быки и охотники. Петрову так туда захотелось может, там воскрылит он и возликует...

- Александр Иванович, - позвал его кто-то.

Петров повернул голову. В дверях стояли Шурики. Девочка держала в руках мыло и полотенце.

- Идите умойтесь - пельмени готовы.

- Сегодня суббота - наверное, вам на работу не нужно идти? - сказал мальчик.

Пельмени и кефир - завтрак царей.

У Шуриков аппетит был.

- Мы две пачки сварили. Мы пельмени исключительно любим.

- Александр Иванович, вы вчера так красиво пели.

- Пел? - спросил Петров, холодея.

- Ну да. Очень красиво. Мы к вам заглянули - вы сидите, глаза закрыты, и поете военные песни. А Кочегара вы называли Старшиной. Вы его раньше знали?

- Первый раз вижу. - Петров, обжигаясь, разжевал пельмень. Встал и сказал: - Думаю, вас разведут. Скорее всего так и будет. Но то, что вы были вместе вопреки всем, вы не позабудете никогда. Это праздник. В праздниках я понимаю. Я пишу о праздниках. Некоторые утверждают, что легче всего писать о детях, праздниках и собаках. Но все равно трудно.

Съев пельмени, Петров спросил:

- Как у вас с деньгами?

Шурики опустили головы.

- Нам Кочегар дал немного, - сказала девочка. - У меня есть колечко, я его заложу.

Петров вспомнил своего Аркадия, как пожирал он буженину и карбона г на кухне, посмотрел на мальчика - тот отвернулся.

- Можно магнитофон продать, но как же без музыки?

- У меня дома двадцать пять рублей есть, - сказал Петров. - Не знаю куда деть - лишние. Кто со мной сходит?

После долгого молчания и переглядываний девочка сказала:

- Наверное, я. Только, я вас прошу, выйдем по отдельности. Там Рампа дежурит - она меня ненавидит. А Сева любил нас. Она беззастенчивая, она мне при вас скажет какую-нибудь гадость. И обзовет.

- Я ей морду набью, - сказал мальчик.

- Да она тебя перекусит, как нитку. - Девочка улыбнулась Петрову, как бы подтолкнув его к выходу.

В кочегарке Рампа Махаметдинова мыла пол шваброй.

- Что озираешься? Что забыл? Или уходы. Или приходы.

- Куда приходы? - спросил Петров.

- В себя приходы.

На площадке Петров внимательно изучил дверь подвала. Замок был на ней тяжел и крепок. Тяга в помещениях была хорошая. Канализация действовала исправно. Электропроводка в порядке. Но именно здесь, возле этой железной двери, зачирикал в душе Петрова воробышек - врабий, птичка, сопровождающая Афродиту.

Во дворе Петров подождал девочку, а когда она выскочила, пунцовая, видимо Рампа ей что-то сказала, взял ее под руку и спросил:

- Ты знаешь, сколько Афродит?

- О, их много. Милосская, Книдская, Капитолийская, Медицейская.

- Ты говоришь о скульптурах. Афродиты две: Афродита Пандемос - богиня чувственной любви и проституции и Афродита Урания - богиня высшей, идеальной любви.

- Значит, Афродиты простой любви, нормальной, нету?

- Нету. И быть не может. Потому что любовь не норма.

Дома на дверях в Железной Испанской руке, как всегда, были зажаты два рубля и записка.

- Дают понять, что нашего отсутствия не заметили.

- Кто дает понять?

- Жена Софья. - Петров снял с гвоздя Железную руку, выдернул рубли и выбросил руку в форточку.

В груди у него чирикнуло, то ли радостно, то ли испуганно, потом душа его зазвучала мощно, как ансамбль баянистов или лиственный лес, в котором живут иволги.

В ящике письменного стола, из-под старых рукописей, Петров достал четвертной, спрятанный им на какой-нибудь крайний случай уже четыре года тому назад. Отдал деньги девочке. Выгреб из вазы конфеты, дал их девочке. "Пламя". И пачку чая индийского. И кусок туалетного мыла - "Gold Mist".

И вышел из дома он вместе с ней. Она - к мальчику, он - в Публичную библиотеку.

Когда он вернулся, на дверях снова висела Железная рука.

Петров огляделся, соображая, что бы этакое в нее вложить, но с юмором у него всегда было неторопливо, он не стал мудрствовать и вложил в руку неоплаченные счета за междугородные телефонные переговоры.

ЗИНА

Чириканье и прочее звучание в душе Петрова, как явление для него новое, потребовало, естественно, если не исследования, то хотя бы раздумий. Главное, к какому уже известному это новое явление прилепить.

Итак: кроме валторн в животе и звона в ушах нормальный человек слышит кое-что еще, хотя и не задумывается и по своему безрассудству не прибегает к помощи классификации. Например, довольно часто слышит человек оклики. Посмотрит по сторонам, а никого нет, - либо пустой лес, либо пустая дорога. Чаще всего такой оклик происходит в толпе на оживленной улице. Человек крутит головой, вытягивает шею, надеясь увидеть лицо сослуживца или дальнего родственника, привстает на цыпочки, но нет знакомого - все лица чужие, более того - отчужденные. Нет приветливости во взглядах прохожих. Нет сочувствия. Пусто. И тогда в груди что-то сжимается и тревога овладевает нами. И мы вдруг понимаем, что голос, окликнувший нас, был голосом девочки, хотя сразу показалось, будто это родственник из Старой Руссы. Может быть, душа окликает нас голосом нашей первой любви; может быть, она хочет сказать: хоть ты и не молод уже и жена твоя Софья человек уважаемый в системе автоматизированных баз и лайковых спецовок, не теряй надежды, ты еще встретишь ту, которой ты нужен не как "мужик в доме" и не как оселок для оттачивания амбиций.

К этому неоспоримому природному явлению - "Таинственные оклики" Петров и прилепил свое - "Звучание души", как частный случай, и успокоился.

Ему даже интересно стало следить за сменой звуков: то воробышек, то иволга, то танцующая ворона. Он стал как бы мальчиком, голодным и независимым.

Петров сидел в кухне, пил кофе и размышлял над ксерокопией из книжки Смирнова "Мир растений", о празднике цветения стробилянта сонгойи.

"Сонгойя ростом с человека. Ее соседи по лесу цветут каждый год. Сонгойя выжидает свой урочный час. И вот свершилось: лес ломится от цветов, полных нектара.

Старые люди в племени знают, что в следующий раз сонгойя зацветет только через девять-десять лет. Те, кто не рассчитывает дожить до следующего праздника, надевают лучшие одежды и пускаются в пляс. Пляшут долго. До изнеможения. Иные не выдерживают. Падают бездыханными. Умереть в танце во время цветения сонгойи - удача, почет для клана и всего племени".