Радий Погодин - Сколько стоит долг

- Ты зачем его к нам привёл? - недовольно сказала Аня. - Грубит ещё. В милицию его нужно. Может, он жулик.

- Позови Зину, - негромко повторил Роман.

Аня накинула на плечи пуховый платок и вышла, недружелюбно глянув на Павлуху.

- Зря уходишь, - сказал ей вслед Павлуха. - Гляди, уворую у тебя тут всё...

- Ты не бухти. Ты ватник снимай, - скомандовал Роман. - Давай, давай, Павлуха, пошевеливайся... Наследили мы тут с тобой. - Роман принёс тряпку, подтёр пол и втолкнул мальчишку на кухню, к столу, покрытому голубой клеёнкой.

- А что ты мной командуешь?! - обозлился Павлуха. - Что я тебе, сродственник, что ли?

- Сродственник, - спокойно подтвердил Роман. - Садись вот на табуретку. Выкладывай - откуда удрал?

- Да не... Куда сейчас удерёшь - милиция-то зачем. Фигу сейчас удерёшь... Я тутошний. Трещаковский район знаешь? Оттудова я, из колхоза.

Павлуха уселся на табуретку, нахально выставил перед собой ноги в бахилах. Без ватника и шапки он казался похудее, повыше и помоложе - лет тринадцати. Только озабоченный взгляд да складочки возле рта накидывали ему ещё пару лет.

Роман спросил:

- Мать есть?

- Понятно, есть. Я не из сиротства сюда пришёл.

- Отец?

Павлуха забурлил носом. Заикался он сильно. Когда непослушные буквы налипали на его язык свинцовыми грузилами, он мотал головой, словно хотел вытряхнуть их изо рта.

- Про б-батьку спрашиваешь?.. Сейчас б-батьки нету...

Павлуха замолчал. Он смотрел на стены, на занавески, на новые чистенькие кастрюли. Глаза его заволакивались дрёмой. Павлуха вздрагивал, поворачивал голову к окну и напряжённо сплющивал губы. Роман поставил чайник на керогаз, достал из буфета две кружки, хлеб, колбасу и сахар.

- Садись подзаправься. Сейчас Зина придёт. Она комсомольский секретарь. Ты ведь только с начальством желаешь разговаривать?

Павлуха покосился на еду. Шея у него дрогнула, губы сплющились ещё сильнее.

- Ешь, - сказал Роман. - Небось в желудке у тебя, как в стратосфере.

Павлуха опять покосился на еду. Спросил шёпотом:

- А ты кто?

- Экскаваторщик.

- Это не твой экскаватор в карьере стоит?

- Мой.

- Я так и подумал. Громадная штука. Танк она, пожалуй, переборет, а? Если не стрелявши... - Павлуха задержал свой взгляд на колбасе, подтянул ноги поближе к табурету. - В Трещакове теперь тоже колбасу продают. А раньше не привозили. Только рыбные консервы. А зачем нам рыбные консервы, если мы рыбацкий колхоз? У нас и свежей рыбы хватает...

Роман отрезал ломоть хлеба, накрыл его толстым пластом холодного масла, придавил сверху сочными колбасными кругляшами.

- Рубай.

Павлуха взял бутерброд деликатно, втянул носом острый чесноковый дух. Жилы на шее у него натянулись в том самом месте, где у взрослого мужчины утюгом выпирает кадык.

- Слушай, - сказал он, - давай я тебе лучше всё расскажу, а ты уж этой, секретарше. Не люблю я, когда мне мораль объясняют. Я, слушай, злой.

- Ты ешь... - Роман налил в кружку чай крепкой заварки, опустил в него четыре куска сахару и пододвинул мальчишке.

Павлуха жевал и рассказывал:

- Живём мы в Трещаковском районе. Отсюдова километров сто, а может, и поболе. Я-то полдороги на машине ехал. Если б ногами, я бы тебе точно сказал. Колхоз рыбой занимается: промышляет селёдку, треску, кету, зубатку, палтуса. Едал палтуса? Ровно колбаса, правда? Матерь моя в колхозе состоит. Сети починяет, поплавки ладит. Раньше, когда у нас рыбозавода не было, она засольщицей работала. Сейчас - по мелочи. На промысел в колхозе, известно, мужики ходят - дело мужчинское. На сейнерах*, на карбасах**. А женщины, те, известно, в дому. Иногда кое-что помогают, когда рыба большая идёт. А у нашей матери нас трое. Нас одеть нужно... - Павлуха проглотил кусок колбасы и прибавил со вздохом: - А мы, младшему седьмой пошёл, мы, понимаешь, поесть очень способные. Известно, как сядем за стол, крошки после нас не найдёшь. У нас в дому даже мухи не водятся. Говорят, у нас аппетит от климата. Воздух тут редкий. Не замечал?

_______________

* С е й н е р - небольшое рыболовное судно.

** К а р б а с - большая лодка.

Павлуха взял другой бутерброд. Говорить он стал медленнее, часто останавливался, наверно, подошёл к самому главному.

- Сейчас у матери от ревматизма руки больные. Перевёл её председатель на техническую должность - правление убирать, пакеты разносить. Матерь-то ночью плакала. В старухи, говорит, меня зачислили... Я тогда пошёл к председателю, потребовал: "Ставь меня в бригаду на промысел. Я член колхоза или не член колхоза?!" Он говорит: "Павлуха, нету такого закона, чтобы тебя на промысел посылать. Годов тебе мало. Это, говорит, не картошку копать. В судовую роль, мол, тебя не запишут".

Я осердился, закричал: "Зачисляй, козлиная борода, а то матерь моя совсем заболеет!.." Известно, турнул меня из конторы... Потом сам к нам домой пришёл. Он, председатель, ещё с материным отцом рыбачил. Раскричался: "Ты, говорит, ещё икра несолёная, салага косопузая. Матерь мы по путёвке в санаторию послать можем. А насчёт промысла у тебя, говорит, ещё сопли жидкие..."

Роман слушал Павлуху, хмурил лоб и подёргивал тяжёлым плечом, потом спохватился, сделал Павлухе ещё бутербродов.

- Рубай, рубай. Не торопись только.

Павлуха позабыл приличие, забрал бутерброд в кулак и впился в него зубами.

- Я тогда в Трещаково пошёл, к председателю райисполкома. Анной Трофимовной её зовут. Зубарёва она. Говорю ей: "Чуркин бюрократ проклятый, повлияйте на него в письменном виде. Напишите ему насчёт меня бумагу". А она походила по кабинету... Ейные сыновья в войну на Рыбачьем погибли, вроде должна мне посодействовать. А она села за стол и говорит: "Могу, говорит, я тебя, Павлуха, в Мурманск в школу-интернат определить, а насчёт работы - стоп, машина. Интернат, говорит, новая форма социал... л... ...листического воспитания. Будешь ты, говорит, Павлуха, человеком. А мамке твоей по общественной линии поможем". Я её, знаешь, очень уважаю, Анну Трофимовну. Но я ей категорически сказал, что я и без ейного интерната человек... Мамка, известно, заплакала, когда про всё узнала. Говорит: "Зачем ты придумал меня позорить. Еда есть, одежонка есть перебьёмся. А на работу через два года пойдёшь. Подумают, что я тебя силком гоню..."

Павлуха перестал жевать, отхлебнул остывшего чаю, наклонился к Роману и зашептал:

- А я тебе насчёт мамки скажу. Она ложку и ту кулаком держит. А чтобы иголку взять, малому чулки заштопать, - пальцы у неё не сжимаются. Верка, сестрёнка, все эти дела делает. Одиннадцать лет нашей Верке... Матерь-то про болезнь скрывает. Ей, слышишь, обидно... Гордая она.

Павлуха наклонился к Роману ещё ближе. Прошептал совсем тихо:

- Я тебе ещё про мамку скажу. Она молодая. Она через нас старилась. Понял?..

Скрипнула под Павлухой табуретка. Павлуха выпрямился, помолчал, значительно подёргивая головой. Потом посмотрел на свои негнущиеся сапоги и сказал с каким-то неожиданным удивлением в голосе: