Радий Погодин - Трень - брень

- И у меня волосы как волосы! Как у всех волосы. Видели, дядя Шура, лучше быть сумасшедшей, чем рыжей. Сумасшедшей почтение, и ласковое обхождение, и лимонад. - Она бросила бутылку в реку и захохотала. Смеялась она сухим неестественным смехом, похожим на плач. Что-то ломалось в этом смехе, стонало и вот-вот должно было рухнуть. - Юрик, я сумасшедшая! Живо за лимонадом! Ха-ха-ха...

В шорохе, в треске нейлона возникла возле них сиреневая женщина с заграничным портфельчиком в клетку.

- Прелесть! Находка! Ты думаешь, это легко? Напрасно ты так думаешь, - сказала она полным восхищения и усталости голосом. - А глаза! Какие глаза. Крупным планом. Все будут в восторге.

Ольга отодвинулась от нее.

- Что с вами?

- Вы, наверно, побывали на юге и перегрелись, - сказал Тимоша.

Женщина не обратила внимания на эти слова. Она смотрела на Ольгу, как смотрят художники на еще не законченное полотно.

- Ты нам подходишь. Роль прямо для тебя написана. - Женщина спохватилась, объяснила: - Я с киностудии. Мы тебя будем пробовать. Ты рада?

- Ужасно рада, - сказала Ольга. - Я вся в восторге. Я умею петь басом. - Ольга запела: - Ля-лям-ля-лям, ля-ли-ля-лям...

Женщина остановила ее:

- Это детали... - И заговорила так, словно перед ней был еще некто и к этому некто она обращала свои слова: - Представьте себе: умная девочка, одаренная, смелая. В силу этих перечисленных качеств она всех презирает, даже мальчика, в которого влюблена. Трагично. Как ты находишь? - спросила она у Тимоши.

- Я в этом не понимаю, - сказал Тимоша.

- Я сяду. Я так устала. - Женщина уселась на парапет. - Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - с ума сойти... Итак, в своем тщеславии наша героиня пытается встать над обществом. Ничего не прощая, взыскательная и надменная, поднимается наша героиня к своему неизбежному краху. Ее ненавидит весь класс, ненавидит вся школа. Но ничего не могут с ней поделать. Все хлопочут вокруг нее одной. А что поделать? Она хорошо учится. Выгонять из школы нельзя. А как быть? Поэтому крах у нее будет моральный.

- Ну, вы даете, - сказал Тимоша. - Таких не бывает. Такую бы в два счета приземлили.

- Ничего не понимает, - сказала Ольга и улыбнулась женщине. Потом она строго посмотрела на Тимошу. - Ну что ты можешь понимать, ты, серый, как туман?

- Да, да, конечно. Хорошая фраза. - Женщина посмотрела на Ольгу и слегка от нее отодвинулась. - Эту фразу мы впишем в сценарий. Ты ее сама придумала? Голова кругом. "И мальчики кровавые в глазах..."

Ольга кивнула:

- Сама.

Тимоша сжал кулаки.

- Шестью шесть, - сказала Ольга.

Тимоша сжал кулаки еще крепче.

- Зоопарк в одном лице, - сказала Ольга. - Ну, ударь, ударь. Я теперь актриса, я теперь на вас чихаю. - Ольга захохотала, а когда отсмеялась, спросила у женщины: - Хотите, я научу вас сводить бородавки?

- Но у меня нет бородавок, - сказала женщина.

Ольга оглядела ее с головы до ног.

- Как мне вас жаль. Ничего-то у вас нет: ни красоты, ни вкуса, ни такта, ни даже бородавок.

Женщина еще дальше отодвинулась от Ольги. Поежилась.

- М-да, - сказала она. - Находка, нечего сказать. - И кисло добавила: - Прелестно, этот текст мы впишем в сценарий. В жизни не соглашусь работать на детской картине. Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - и все поют басом. Повальное бедствие.

- Не хочу я сниматься, - сказала Ольга тоскливым, затравленным голосом. - Оставьте меня в покое.

- Ай, не морочь ты мне голову. Ты нам подходишь. Я за тобой уже целый час наблюдаю.

- Вы считаете такой срок достаточным? - спросил шут (дядя Шура).

- А вы кто такой, чтобы интересоваться?

Шут достал из-за парапета милиционерскую фуражку. Надел ее на голову. Сиреневая женщина посмотрела на него долгим, сожалеющим взглядом.

- Умоляю. Я видела фильмы о милиционерах. Довольно плохие. Но фильма, сделанного милиционером, не видела, даже плохого.

Шут (дядя Шура) развел руками.

Ольга резко повернулась к женщине.

- Вы всерьез думаете, что я мерзавка? Я не такая!

- Какая разница, такая ты или не такая. Не такая - научим. Важны задатки. Чтоб я еще пошла работать на детскую картину!

- А кто вас заставляет? - спросил Тимоша.

- А ты молчи, боевая киса-мяу. Зоопарк в одном лице.

Тимоша снова сжал кулаки.

Женщина вытащила из сумки открытку.

- Возьми. Здесь написан наш адрес и мое имя. Покажешь на проходной. Я тебя жду. Я уверена, мы полюбим друг друга. - Женщина погладила Ольгу по щеке. Пошла сгорбившись.

Дядя Шура отобрал у Ольги открытку, разорвал ее и бросил клочки в воду.

- А я, может быть, славы хочу, - вяло возразила Ольга.

- Хватит! Прославилась.

- Не хватит! - крикнула Ольга.

- Не кричи. Я взываю к твоему рассудку. Короче - к уму.

- Это самое легкое! Когда нельзя воззвать к рассудку того, кто виноват, взывают к рассудку того, кто прав. Почему, когда один обидел другого, обиженному говорят: прости его, ты должен быть умнее? Почему обиженные всегда должны быть умнее обидчиков? Почему умному всегда говорят - уступи? Почему дуракам и хамам такая привилегия?

- Почему? - угрюмо спросил Тимоша.

Шут (дядя Шура) снял фуражку, лоб вытер носовым платком. Открыл рот, и изо рта у него стали вылезать шарики - розовенькие, голубенькие, зелененькие, лимонные, ясненькие, - короче говоря, разноцветные шарики.

- Не знаете, - грустно сказала Ольга.

- Эй! - раздался крик. - Эй, где вы?! - На набережную вылетели Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем и Боба. - Вот вы где! Мы запарились. Мы весь парк обегали.

Ольга взяла у Аркашки портфель.

Аркашка старательно дышал, обогащая свою загнанную кровь кислородом.

Он отдышался наконец. Стащил Ольгу с парапета.

- Прячься быстрее. Сюда бабушки мчатся. Три квартала висели у меня на пятках. В парке я их сбросил со следа. Они сейчас здесь будут, зуб даю - у моей бабушки нюх чувствительный.

- Дядя Шура, спрячьте меня, - попросила Ольга.

Дядя Шура открыл дверь будки. В этой будке некогда стоял милиционер-регулировщик, но повесили над перекрестком светофор-автомат - и регулировщик оказался ненужным. Будку оставили на всякий случай: вдруг автомат испортится.

Первой на набережную выбежала старуха Маша, за нею - старуха Даша. Они подозрительно оглядели компанию.

- Кто ее видел?

- Куда она делась?

- Шурка, отвечай, ты ее схватил? - спросила старуха Маша и, не дав времени шуту на ответ, заголосила: - Вся в рыжую Марфу! Родная бабка лежит под уколом, валерьяновку стаканами пьет. А она гуляет. Она обиделась. У нее нервы. Где она?

- Я сказал - топиться пошла, - ответил за всех Аркашка.

- А я тебя за ухо.

Аркашка безучастно подставил голову.

- Отрывайте, все равно когда-нибудь оторвете.

Боба вступил в игру печально возвышенный, закатив глаза к небу:

- Она утопилась. Она действительно утопилась. Встала на парапет. Руки вот так. Сказала: "Я всех прощаю, всех, всех". Потом сказала: "Прощайте, природа и небо, одни только вы меня понимали". И бултых...