Радий Погодин - Время говорит - пора

Радий Петрович ПОГОДИН

ВРЕМЯ ГОВОРИТ: ПОРА

1

В шесть утра будильник вздрагивает, щёлкает слегка, словно барабанщик пробует палочки, и начинает выбивать дробь. За стенами просыпаются другие будильники.

Зовут будильники, торопят.

Люди сбрасывают одеяла, потягиваются, спешат на кухню к водопроводному крану.

В шесть часов встают взрослые. Это их время. Ребята могут спать сколько влезет. Наступило лето.

Ребят в квартире трое: Борька, по прозвищу Брысь, Володька Глухов и Женька Крупицын.

Борька вскочил сразу. Он всегда поднимался со взрослыми. Размахивая полотенцем, выбегал на кухню, но там уже хозяйничала ткачиха Марья Ильинична. Её чайник весело пускал пар к потолку. Другой сосед фрезеровщик Крупицын - стоял около раковины, чистил зубы. Крупицын скосил на Борьку глаза, пожал плечами.

- Я же сразу встал с будильником, - сокрушённо признался Борька. - Я самым первым хотел.

Марья Ильинична добродушно усмехнулась:

- Поработаешь с наше, тогда и будешь вставать самым первым. Время у тебя в душе поселится.

Борька устроился у раковины. Он любил энергичный ритм утра и холодную воду спросонья. Но его гоняли всегда:

- Брысь!

- Пусти-ка...

- Дай лицо сполоснуть...

Борька огрызался:

- А я что, немытый должен? Мне тоже надо...

Мыльные струйки текли у него по спине. Он норовил ухватить пригоршню воды и всегда врал:

- Ой, глаза щиплет!

Это очень приятно - толкаться у раковины. Будто сам спешишь куда-то, будто и тебе некогда. Лишь одной соседке, Крупицыной, Борька уступал раковину беспрекословно.

- Не понимаю, - ворчала она, придерживая полы цветастого халата. - И чего он здесь крутится, толчётся под ногами! Бестолковый какой-то... Ну ладно, мойся, мойся. Я обожду. Мне ведь спешить некуда. Тебе ведь нужно быстрее.

Зато очень весело становилось, когда на кухню выскакивал Глеб. Из взрослых он вставал самым последним. Он прихлопывал будильник подушкой и настойчиво вылёживал, пока Марья Ильинична или кто-нибудь другой из соседей не стаскивал с него простыню.

Глеб был мускулистый, будто сплетён из тугих канатов. Он намазывал Борьку мыльной пеной, щекотал его под мышками, сам смеялся, фырчал и отдувался, как морж. Потом он растягивал тугие резинки эспандера и грохотал двухпудовой гирей.

Почти все жильцы завтракали на кухне. Глеб подкладывал Борьке куски колбасы и изрекал с набитым ртом:

- Ешь, Брысь. Лучше переспать, чем недоесть.

Крупицын покидал квартиру первым. Он работал в исследовательском институте в экспериментальном цехе. Ходил на работу с портфелем. В нём были батон и бутылка кефира. Следом за ним отправлялись Борькин отец шофёр и муж Марьи Ильиничны - строитель.

В семь часов взрослых в квартире не оставалось. Квартирой завладевала тягучая тишина, и Борьке казалось, что он опоздал куда-то. Вздыхая, он принимался за уборку.

В комнате слегка пахнет бензином. На стене - фотографии всех отцовских машин. На буфете, рядом с чайным сервизом, лежит замысловатая стальная деталь - лекало. Борькина мать сделала её своими руками, когда ещё училась в школе ФЗО. Мать бережёт лекало, чистит его шкуркой и скорее готова расстаться с сервизом, нежели с ним.

Убирая комнату, Борька грохотал стульями, чтобы загнать тишину в угол.

Но она не сдавалась. Только часы могли бороться с тишиной. Они тикали во всех комнатах, словно оповещая, что здесь живут рабочие люди, что ушли они по своим делам и вернутся в положенный срок.

2

Летние каникулы выдули Борькиных сверстников из города. Опустели дворы, и не с кем играть. Борькин отец скоро погонит машины в казахскую степь. Борька поедет с ним. А пока скучно.

Борька глазел по сторонам, толкался у прохожих под ногами и, не моргнув, переходил самые бойкие перекрёстки.

На проспекте Огородникова, что ведёт в порт, Борька встретил соседа Женьку Крупицына. Женька шагал, как страус, прилаживаясь к походке долговязого парня в белоснежной рубашке.

Долговязый шёл - плащ через плечо, руки в карманах. Он ни на кого не глядел, словно был самым главным на улице.

Женька ел парня глазами и от волнения глотал слюну. Заметив Борьку, он подмигнул - вот, мол, какой у меня друг. Женька старался смотреть на прохожих вприщур, словно были они далеко-далеко или даже где-то под ним. Борька побежал рядом и всё удивлялся: что это с Женькой творится? А может быть, Жёнькин друг и верно важная птица.

Борька поотстал и попробовал шагать на манер долговязого парня. Он засунул руки в карманы и пошёл, напружинивая икры, словно поднимался по ступенькам. Для убедительности он выпятил нижнюю губу и свёл брови над переносьем. Прохожие стали оборачиваться, а какие-то две девчонки обхихикали его моментально. Борька разозлился, пнул полосатую кошку, посмевшую выскочить из парадной, и с достоинством принял на себя грозный взгляд толстой дворничихи.

Дворничиха погрозила Борьке пальцем-сарделькой, уселась на грузовой мотороллер и покатила на нём в подворотню. Красный трескучий мотороллер тащил не только дворничихин центнер, но ещё и платформу песка в придачу.

Девчонки, им только и дела - смеяться, фыркнули в кулаки и помчались через дорогу.

- Граждане, обратите внимание на этих весёлых школьниц. Они нарушают правила уличного движения.

Девчонки метнулись обратно на тротуар. Они лишь сейчас заметили милиционера с радиорупором на груди. Но... милиционер поднял руку. Справа и слева остановились машины. Посередине улицы, по белой осевой черте, летела к перекрёстку "скорая помощь".

"Дорогу!.. Дорогу! - кричали сирены. - Нужно обогнать беду!"

В конце улицы "скорая помощь" затормозила и плавно въехала в подворотню высокого дома, одетого в леса.

Борька забыл про девчонок, про кошку, про дворничиху на мотороллере, про милиционера с радиорупором. Борька уже бежал к блестящему лимузину, к сосредоточенным людям в белых халатах. Ему хотелось хоть чём-то помочь. И, когда мимо него проносили больного, он придержал носилки за край. У больного были редкие волосы и запавшие, оловянные от страха глаза. Борька узнал его.

- Это Глухов! - крикнул он. - Володькин отец!

Снова взревел не остывший мотор. Машина вынеслась на осевую черту.

3

Говорили, что у Володькиного отца золотые руки. Говорили, что построят когда-нибудь музей, где главным экспонатом будут руки рабочего, отлитые из вечного металла, из платины.

Умерла Володькина мать, и отец стал глушить тоску водкой. Сначала пил робко. Поворачивал портрет жены лицом к стене и только тогда доставал поллитровку. Первую рюмку он выпивал торопясь, стоя, будто боялся, что отнимут. Нюхал хлеб и начинал плакать.

- Один, - бормотал он, размазывая слёзы. - Один-одинёшенек. Предала ты меня, бросила. - Отец укоризненно смотрел на портрет жены. - А как жили...