Анатолий Дубровный - Листик. Как всё начиналось

— Она ведьма, и место ведьмы на костре! — поджав губы, ответил старший пастырь. — В вопросах веры мы не можем допускать…

— Полно вам, я не собираюсь подвергать сомнению, а тем более опротестовывать ваше решение. Мне просто интересно, что было бы, если эта циркачка согласилась бы?

Аргимаро усмехнулся, он и дон Итарано были в Тарахене высшей властью, даже у старшего пастыря власти было больше, поэтому гражданский губернатор не мог, да и не собирался, оспаривать решение церковного иерарха, разве что оно касалось бы дона Итарано непосредственно. Губернатор Тарахены отпил ещё один глоток и поощряюще улыбнулся, старший пастырь усмехнулся в ответ, только вот эта усмешка выглядела очень зловеще:

— Она бы умерла быстро и безболезненно. Сами понимаете…

— Ваши маленькие слабости не должны стать достоянием… — перебил старшего пастыря дон Итарано и замолчал, поймав холодный взгляд того. Понимающе кивнув, губернатор, склонив голову, серьёзно сказал: — Да, ваша святость, ведьма должна быть сожжена! Образцово показательно, на главной площади. Я думаю, что это будет поучительное зрелище. Когда вы думаете провести это мероприятие?

— Завтра, зачем тянуть. Мне шепнули, что к нам едет с инспекцией архипастырь, надо показать ему наше рвение в вопросах веры. Я ещё не готов.

Губернатор кивнул, соглашаясь с последними словами старшего пастыря. Он тоже считал, что архипастырь слишком долго засиделся на своём месте. Дон Итарано был в курсе заговора, готовившегося старшим пастырем, да что в курсе — он сам в нём должен был принять активное участие. Но солдаты не пошли бы на открытое противостояние гвардейцам архипастыря, поэтому Аргимаро и его сторонники хотели свергнуть архипастыря не вооружённым противостоянием, а с помощью покушения, обставив всё как естественную смерть. А Итарано должен был обеспечить поддержку гарнизона Тарахены в случае, если на престол архипастыря появятся ещё претенденты, а они в Арэмии точно появятся. Вот тут и выиграет тот, у кого будет больше воинских сил. До прямого столкновения вряд ли дойдёт, это будет просто демонстрация мускулов, а гарнизон Тарахены, даже больший, чем гарнизон Арэмии, весомый аргумент. А этот внезапный визит архипастыря мог спутать все карты, поэтому стоит затаиться и продемонстрировать лояльность — с одной стороны и с другой — полную занятость местными делами. Для этой цели казнь ведьмы подходила как нельзя лучше.

Роскошная карета в сопровождении внушительного отряда гвардейцев ехала по мощеной камнем дороге. Ещё крепкий старик, слегка отклонив занавеску, смотрел из окна этой кареты. Архипастырь ехал на внеочередную ревизию, к тому же он хотел разобраться с главным заговорщиком. О готовившемся заговоре и о том, кто стоял во главе его, архипастырю было прекрасно известно. Аргимаро слишком заигрался, и эту ревизию он не должен пережить. Что это будет — яд или что‑то другое, станет ясно на месте, подробного плана у архипастыря не было, в таких вещах он полагался на импровизацию, а это у него получалось лучше всего. Но импровизация хороша, когда она подкреплена не только авторитетом, но и реальной силой. Поэтому отряд гвардейцев был раза в три многочисленней обычного конвоя. Конечно, со всем гарнизоном Тарахены гвардейцы не справятся, но и гарнизон не выступит против церкви, а архипастырь пока жив и есть церковь. Архипастырь поморщился, местность совсем не напоминала живописные окрестности Арэмии, всё‑таки здесь намного суше, хотя близость моря и смягчает жару, но влагу на окрестные поля и жиденькие рощи это не приносит. Здесь был крайний юг благословенных земель, где чтят Единого. За морем уже живут неверные, тоже поклоняющиеся Единому, но неправильно поклоняющиеся, искажающие основные догматы веры.

Архипастырь собрался было задёрнуть занавеску и откинуться на подушки мягкого диванчика, когда его внимание привлекли повозки бродячего цирка, прижатые гвардейцами к самой обочине. Что это цирк говорили рисунки на полотняных бортах крытых повозок. Но этот цирк почему‑то уезжал из Тарахены, хотя ярмарка там была в самом разгаре. Да и сами рисунки были выполнены мастером своего дела. Обычно такие рекламные картинки рисовал кто‑то из цирковых, а среди них редко попадались умеющие рисовать, а уж прошедшие обучение были очень большой редкостью. А тут, это несомненно, рисовал профессионал! Еще архипастырю показалось, что он уже видел где‑то такие рисунки, по крайней мере, выполненные в схожей манере. Только на въезде в город архипастырь вспомнил где, вернее у кого, он видел такую технику. Задумчиво кивнув каким‑то своим мыслям, он достал из сумки фигурку невиданного зверя, сделанную учеником, вернее ученицей, художника Лирамо. Архипастырь грустно улыбнулся, вспоминая ту рыжую девочку, промелькнувшую в его жизни ярким огоньком. Она тогда ушла неведомо куда, вернее улетела, превратившись в такого же зверя, как сделала. Если бы она была человеком, то сколько бы это было ей лет? Двенадцать? Ей тогда было вроде шесть, или она была чуть старше? Архипастырь щёлкнул пальцами, привлекая внимание сидевшего напротив секретаря, и распорядился выяснить, что это за цирк и кто рисовал на бортах повозок картины?

А двумя неделями раньше Листик сидела на плечах Торунаро и вдохновенно творила. Ей с самого начала не нравилось то, что было намалёвано на бортах повозок. И вот за день до отъезда с поляны в роще, где бродячий цирк проводил свои репетиции, девочка, выпросив у Фаримито краски, оказывается, он был ещё и штатным художником цирка Жозе, рисовала на тенте своей повозки. Листик считала своей повозку, где жили — Смоль, Карэхита и Батар, и которая была их гримёрной.

— Ты смотри! Как живые! — не удержался наблюдавший за творческим процессом Листика Фаримито. Листик изобразила всех своих подруг: скачущую на коне — Карэхиту, идущую по канату — Смоль и жонглирующую пылающими факелами — Батар. Листик хотела нарисовать Батар с ножами, но девушка уговорила художницу нарисовать её с факелами. Когда Листик, закончив, удовлетворённо склонила набок голову и произнесла: — Вот! — раздались громкие аплодисменты, затем девочку начали просить разрисовать тенты их повозок все цирковые, собравшиеся посмотреть на преобразившийся фургон девушек. Листик рисовала до глубокой ночи, закончила она уже в темноте, удивив уже ничего не видящих зрителей. На следующее утро, за завтраком, Журо под общий смех шутливо пожаловался:

— Листик, я теперь боюсь к фургону с львам подходить, мне всё кажется, что они из клетки вылезли!

— Ага, можно было бы на твоём фургоне нарисовать прутья, будто это клетка, но очень уж мрачно получилось бы, — ответила девочка, — пусть так и останется!