Эммануил Казакевич - Звезда (Сборник)

— А кто фрица поймал? — возмущался Попрышкин.

— Подумаешь! Попробовал бы ты еще фрицев не ловить! — отвечал Ревякин.

И разведчики снова и снова приставали к Наташе с просьбой рассказать какую-нибудь историю, да такую, «чтоб дух захватило».

И снова у самого костра лежала за пулеметом чапаевская Анка. И снова прямо перед костром мчался по степи на тачанке Павел Корчагин.

— Ох, и здорово ж это они! — вздыхал внук сибирского лесника.

Посреди рассказа начинал прорезать небо пронзительный шестиствольный немецкий миномет (разведчики называли его почему-то «скрипуном»). Языки огромного пламени слизывали с неба редкие ранние звезды. Разведчики разбегались по ямам.

«Скрипун» прекращал концерт. Разведчики опять собирались вокруг костра.

— Поздравляю вас с присвоением офицерского звания. — Начальник отдела кадров протянул Наташе большую ладонь. — А это вам лично от меня подарок. — Он вытащил из планшетки пару новеньких фронтовых погон — зеленое поле с маленькой звездочкой посредине.

Наташа вернулась в блиндаж разведотдела и, сев в свой уголок, стала пришивать погоны к новой гимнастерке, сшитой батарейным портным.

Медников сидел за столом и медленно отхлебывал из кружки горячий чай:

— Зобнев, отчего чай сладкий — от сахара или от ложечки?

— От сахара, товарищ старший лейтенант.

Медников щедро сыпал сахар в кружку ординарца:

— Пей. Сладко?

— Нет, товарищ старший лейтенант.

Медников наливал чай заново и, старательно размешивая ложечкой, отодвигал сахар на другой конец стола:

— Пей. Сладко? Что, опять нет? Ну вот, а ты говоришь!

Он снова придвигал Зобневу сахар.

Поймав на себе осуждающий Наташин взгляд, Медников встал и подошел к ней:

— Что это вы делаете? Погоны достали новые? Ба! Да у вас офицерские уже. Что ж молчите? Поздравляю. Честное слово, рад, как за себя. Растет наш отдел не по дням, а по часам!

Медников повернулся на каблуках:

— Это же замечательно! Только вот что, Наташа: теперь многое придется вам изменить. Всегда нужно помнить об этих вот звездочках. Агитируете? Беседуете? Теперь как офицер вы можете просто приказывать. И всё. Пусть выполняют.

— Но ведь тем-то и отличается советский солдат, что…

— Я вам сказал свое мнение. Честное слово, спорить об этом не стоит.

Он ушел…

Через три дня Наташа спустилась в блиндаж и увидела, что все стены оклеены газетами из подшивки «Красной звезды». Блиндаж выглядел чистенько и весело, но Наташа пришла в отчаяние: «Красная звезда» была основным пособием для агитационной работы в роте.

— Товарищ старший лейтенант, что же вы сделали?

— Товарищ младший лейтенант, я, собственно говоря, ничего не делал, — ответил Медников. — Я только приказал, чтобы в блиндаже было уютно и чисто. Вы против этого разве? А Зобнев как находчивый ординарец мигом разыскал сподручный материал. Подшивка вам ни к чему.

Медников сменил тон и сказал более дружелюбно:

— Разговоры, беседы — все это уже отошло. Как вы не поняли этого, Наташа? Газеты читаете, а устарели, как прошлогодний снег.

— А вы напоминаете мне листья, которые загордились перед корнями, — сказала Наташа.

— Зобнев, подать шпоры! — крикнул Медников. — Простите, я спешу.

Он быстро оделся, подтянул портупею и вышел из блиндажа.

…Наутро Наташа сходила в дивизионную библиотеку. С этого дня каждую ночь она сидела над томиком Ленина.

— Товарищ старший лейтенант, — сказала она однажды, протягивая Медникову книгу. — Вот, посмотрите — ленинская теория развития по спирали. Прочтите, вы поймете: введение погон — не просто повторение старого, а воспроизведение лучших черт прошлого на совершенно новой основе.

Медников отвел от себя протянутую книгу:

— Вы не в институте, а на войне.

— И что же?

— На войне не занимаются теорией. Кончим войну — будем учиться.

— На войне тоже учатся.

— У меня на это времени нет.

Через несколько минут его вызвали на передний край.

На нейтральном поле против Мархоткина разведчики обнаружили небольшую яму, заваленную буреломом. Недалеко от этого места проходил, как было установлено, немецкий кабель.

— Эх, если бы использовать яму для дневного подслушивания! — сказал однажды Аршинов.

— Хорошо, я останусь на сутки, — согласилась Наташа.

— Одна?

— Двоим не поместиться.

Ночью разведчики подползли к яме. Наташа спустилась на дно и свернулась калачиком. Ее закрыли ветками.

Как только разведчики стали удаляться, ей захотелось выскочить из ямы и побежать за ними. И зачем она согласилась остаться здесь?

Чувство беспредельного одиночества охватило ее.

«Хоть бы кто-нибудь был рядом!»

Как пусто вокруг!.. Лишь бы не думать о нейтральном пустыре, окружающем яму. Она стала вспоминать какие-то строчки, обрывки, стихи, которые ей показывал когда-то Сергей.

От слов, произносимых шопотом, пустота отступала. Замелькали обрывки каких-то разговоров, знакомые лица, широкая каменная лестница перед входом в читальный зал. Вокруг ямы вырастали знакомые стены Ленинской библиотеки. А за ними Кремль, асфальтовый простор Манежной площади, Каменный мост.

Пустота исчезла бесследно. Наташа уже знала, что она останется здесь.

Стихла перестрелка. Потухли ракеты. Словно огромная черная птица присела на поле и прикрыла его широким крылом.

…Через сутки на столе комдива лежало новое разведдонесение.

Разведчики отдыхали вокруг костра. Наташа возилась с чьей-то гимнастеркой. Застучали копыта. На дороге показался конь Медникова. Медников спрыгнул и быстро подошел к Наташе.

— Только что узнал: сегодня партийное собрание штаба. За мной едет Зобнев. Сядьте на его коня, а то опоздаем.

Через несколько минут они ехали к штабу.

— А знаете, почему я поехал за вами? Доклад делает сам комдив. И тема — «Облик советского офицера». Сегодня вы многое поймете, Наташа…

Медников подхлестнул обоих коней…

Когда они вошли в офицерский клуб, комдив уже говорил. Клуб был набит битком. Голос комдива едва достигал задних рядов.

— Ничего здесь не слышно, — сказал Медников и, взяв Наташу за руку, расталкивая бойцов, стал пробираться к передним рядам.

— Все знают, что старший лейтенант Медников спас жизнь моему единственному сыну, — неожиданно сказал комдив, и это было первой фразой, которую разобрали Медников и Наташа.

— Зачем старик вспоминает? — смущенно сказал Медников.

— Я считаю его тоже своим сыном, — продолжал комдив. — Мне тяжело говорить о нем на общем собрании. Но что поделать: это партийный долг.

Комдив закашлялся и попросил воды.

Медников отпустил Наташину руку и сделал шаг назад.