Эммануил Казакевич - Звезда (Сборник)

Минуту спустя он прибавил, разведя руками:

— Да где же всех вас, родные мои, мне уберечь?

Генерал обернулся к сидевшим в блиндаже офицерам и глухо сказал:

— Считают, что генерал озабочен только общим исходом сражения. Не знаю, кто как, а я уже четверть века командиром, и каждый раз больно, когда падает человек. Но землю-то нашу нужно освобождать, — повторил он слова, которые Наташа уже не раз слышала от него. — Нужно, — отвердевшим голосом сказал он еще раз.

И Наташе отчетливей, чем когда-либо, стало ясно, как это нужно — не спать по девять суток подряд и на десятые сутки снова итти, как нужно зарываться в пыль и мокрую глину окопов, как нужно и то, что было труднее всего для генерала, — итти вперед, шагая через тела своих только что увидевших жизнь сибирских и ростовских мальчиков.

Наташа смотрела на седеющего комдива и думала: «Любому из нас дано погибнуть только однажды, а у него над каждым из нас сердце обливается кровью. Да, ему тяжело, тяжелее, чем всем… Но именно потому так легко выполнять его приказания…»

И неожиданно за фигурой комдива перед ней вырос образ другого, самого большого полководца, который тоже вобрал в себя горе каждого, обо всем подумал и все предусмотрел. Только уже не в дивизии, а во всей Советской земле.

Себя Наташа чувствовала маленькой, но тоже нужной боевой пружинкой. Она сидела в углу землянки и ждала, что генерал обратится к ней. Ей хотелось в эту минуту получить чрезвычайно важное и чрезвычайно опасное задание. Ей хотелось вытянуться перед генералом и по-солдатски отчеканить: «Ваше приказание будет выполнено любой ценой, товарищ генерал!»

Но генерал к ней не обращался и ничего ей не приказывал. Он снова проверял состояние боевых дел в отдельных частях и подразделениях своей дивизии.

Положение опять становилось серьезным. Опасности подвергался даже наблюдательный пункт комдива.

— Товарищ генерал, может отодвинем КП назад? — робко спросил дежурный офицер, зная заранее ответ генерала.

Грызлин ничего не ответил. Он не мог сейчас ни на минуту терять связь с полками. На переднем крае было напряженно. По замыслу комдива, полк Семенихина должен был зайти в тыл сильно укрепленному пункту Бобруйки, чтобы с тыла поддерживать атаку Устинова, которого генерал направлял противнику в лоб.

Полк Семенихина должен был смыкаться с левым соседом. Но сосед почему-то сузил полосу своего наступления, и в сомкнутой линии наших войск образовался прорыв. Семенихин, зайдя в тыл немцам, оказался в кольце и испытывал сильное давление противника со всех сторон.

Атака Устинова откладывалась — ожидали снарядов. Генерал держал связь с Семенихиным только по радио. Семенихин волновался. Генерал уловил это даже на расстоянии — по изменившемуся голосу Семенихина.

— Вот что: прежде всего приведите лично себя в порядок, — сказал генерал. — Пока не будете в состоянии говорить нормальным голосом, меня не вызывайте. Почему воротничок не на оба крючка застегнут? Так со старшим не разговаривают. Что? Вижу по радио. Да, без телевизора. Держитесь своими силами. Ишь, привыкли к резервам!

Генерал крепко выругался и обернулся, почувствовав на себе чей-то пытливый взгляд. Заметив Наташу, которая сидела у рации, комдив усмехнулся:

— Что так внимательно слушаешь? Это не для тебя. Смотри никому никогда не рассказывай, как твой генерал ругался. А тебе по секрету скажу: без этого иногда нельзя.

Он отошел от рации к телефону.

— Алло, Устинов! Сейчас же сомкнуться с Семенихиным. Пусть пробивается Волочаев. Выполняйте немедленно!

— А Семенихину, и правда, не сладко, — сказал он как бы про себя и вернулся к рации.

— Алло, Семенихин! Туговато, говоришь? А ты перехитри его. Устиныч — огонь, зато ты у меня самый хитрюга. Ведь я тебя знаю. Делай, как было условлено. А я для тебя кое-что придумал. Скоро увидишь.

Он хотел уже отойти от рации, но остановился. Хитрая улыбка пробежала по его лицу:

— Еще вот что хочу сказать: знаешь, война-то ведь скоро кончится.

Наташа тихонько взяла у связиста параллельную трубку.

— Не… не понимаю вас, товарищ семьдесят, — проговорил Семенихин.

Очевидно, в этот момент Семенихин скорее склонен был думать о конце своего полка и о собственном своем конце, чем о конце войны.

— Не понимаешь? Говорю: война скоро кончится. Что мы с тобой тогда делать будем? Чем свой кусок хлеба заработаем? Как думаешь, не податься ли нам в деревеньку? Купим удочки, будем карасей удить. Согласен?

— Очень даже согласен, товарищ семьдесят, — послышался ответ Семенихина.

И по его голосу можно было почувствовать, что цели своей комдив достиг. Командир полка снова владел собой, хотя в обстановке еще не произошло никаких существенных изменений.

— Виноват. Поволновался больше, чем положено, — сказал Семенихин.

Генерал знал, что Семенихин стоит сейчас у своей рации навытяжку, с застегнутыми крючками воротника.

Немного погодя генерал вызвал к телефону третьего командира полка, которого до сих пор он держал в резерве. Сенякович совершал обходный маневр на правом фланге.

Наташа снова попросила трубку.

— Да бей же ты их, проклятых! Чего жалеешь? Действуй решительнее. Неужто не надоели они тебе? Мы с Семенихиным дачу снимать вместе уже сговорились после войны, а ты все на месте стоишь. Контратакует? «Тигры», говоришь? Что тигр против льва!

В телефонной трубке раздался смех. Комдив узнал Семенихина.

— Как же ты из кольца в «паутину» включился? — поразился комдив.

— Я уже не в кольце. Устиныч выручил.

К голосу Семенихина присоединился хохочущий басок Устинова.

— Чего же вы смеетесь? Как впереди? — спросил комдив.

— Все спокойно. Ничего серьезного, товарищ семьдесят, — ответил Семенихин.

— У Сеняковича галлюцинация: троится в глазах, — добавил Устинов.

— «Тигры»?

— Да нет, просто кошки.

— Помощь нужна?

— Нет.

— Ну, смотрите.

Генерал отошел от рации обеспокоенный. Через полчаса позвонил Устинов:

— Товарищ семьдесят! Разрешите подарить вам шкуры убитых тигров. Целых четыре. Пригодится на пол стелить на новой-то даче.

— Да ты ведь сказал — у Сеняковича галлюцинация!

— Простите, товарищ семьдесят. Серьезного, действительно, не было. Решил вам сделать приятный сюрприз. Выкинул перед своим фронтом танкетки, поманеврировал ими и перетянул «тигров» от Сеняковича на себя. А тут бутылками закидал. Вы ведь сами учили: контратаки противника нужно любить и уважать.

Лицо комдива помолодело от удовольствия:

— Четыре с плюсом ставлю. Только не зарывайся! Вот что. Глаза у тебя хорошие? Глянь-ка подальше. Видишь, у Ольги Александр Невский стоит. Тебя дожидается, честное слово. Только до него нужно еще дотопать. Сам на правую сторону привинчу. Да… Орешков? Поджидаю. К вечеру будет. Пощелкаем.