Николай Сладков - Осиновый невидимка

Сколько раз зарекался не уходить по легкому насту в лес! И сколько раз уходил...

5 а п р е л я.

Ничего не происходит вокруг. Голое дерево, голый куст. Волглый снег, мокрые прутья. Все неподвижно, все спит. А говорят, что пришла весна, что весна принялась за дело. А где она, та весна? Ни весны, ни дел.

Ну, сорвется с дерева снега ком. Ухнет, осев, на болоте снег. Вздрогнет и распрямится согнутый прутик. Шлепнет набухшая капля.

Вечернее колючее солнце щурится уже сквозь лесной частокол кончается еще один день весны, а ее и не видел никто!

Впрочем, столкнул же кто-то с дерева снег. Расколол кто-то лед на болоте. Прут распрямил, каплю отряхнул. Подкрасил лиловым ольшаники, подзеленил осинники. Не само же все по себе? Это дело весны, это ее шаги по лесам.

6 а п р е л я.

Ночью накатывались на лес тяжелые волны сырого южного ветра. Вот эта волна, что обрушилась на сосну, да так, что шелуха с нее посыпалась и заскрипели сучки, не так уж давно перехлестнула через гребни далеких гор, прокатилась по бескрайним степям, завывая в трубах и проводах, закручивая жгутами смерчи, барабаня в окна и двери. Ворочала грозовые тучи, торопила птичьи стаи, разносила запахи цветущих садов, замешивая их на вешних водах. Не так уж давно ей, волне, кланялись бананы и пальмы, а теперь поклонилась вот эта сосна. Я стою под сосной, как под мачтой с зелеными парусами, и несусь сквозь пространство и время.

8 а п р е л я.

Снег в лесу стаял почти, а на лесных тропинках заголубел лед. За зиму снег на них утоптали, а теперь он оледенел, остекленел - хрустит и позванивает под ногой. Лазоревые ледяные тропинки ведут теперь в лес.

По сторонам бурая ветошь, всклокоченные кочки багульника, пласты подсохшей и скользкой хвои, упругий седой ягель. И ты идешь по тропинке, как по канату. Идешь, а ноги соскальзывают, круша с хрустом ледяные фестоны. И лучше бы без тропы идти, но привычка! Зима приучила к набитым тропкам.

Тихо попискивают синицы, дятел шуршит, сбивая с сосны чешуйки, мокрый ветер в хвое шумит. А голубая тропинка тебя ведет и ведет.

9 а п р е л я.

Птицы возвращаются с юга! Тороплюсь на крыльцо: увидеть, услышать целую зиму не было. Ага, трелька жаворонка, свист дрозда. Так и запишем: жаворонок и дрозд. Ого, никак весничка? Что-то уж больно рано. И голоса иволги, чечевицы! А эти откуда, это же наши самые поздние птички! Что-то, наверное, тут не так...

Конечно, не так! Сидит на березе один скворец и свистит на разные голоса. Чечевицей и иволгой, дроздом и весничкой. Весну торопит, обманщик!

10 а п р е л я.

Вчера на лужицы рядом с сугробом высунулось что-то буренькое и непонятное. А сегодня это "что-то" превратилось в цветок! Первая мать-и-мачеха.

Первая, а уже копошится в ней муха, порхает рядом крапивница, паучок какой-то шевелится, спешит голодная пчелка. И кто бы ни шел мимо непременно остановится и посмотрит.

Один цветок всего, а скольких радует!

15 а п р е л я.

Пригрелась сорока на весеннем солнце; разомлела, сощурилась, даже крылышки приспустила. И задумалась. А о чем? Поди узнай, если она птица, а не человек!

Будь я на ее, птичьем, месте, я бы прошедшую зиму вспомнил. Метели бы вспомнил, морозы. Как ветер меня, сороку, над лесом швырял, как в перья дул и крылья заламывал. Как стрелял по ночам мороз, как стыли ноги, как пар от дыхания инеем оседал на перышки. Как прыгал я, сорока, днем по заборам, с надеждой и страхом поглядывая на окна: не выбросят ли чего?

Вспоминал бы и радовался: зима позади, а я жив. Жив, здоров и вот на елке сижу и на солнце нежусь. Отзимовал зиму, весну встречаю. И все тяжелое позади, впереди теплые сытые дни. И нет лучше поры, чем весна. И не время дремать да носом клевать; будь я сорокой, я бы сейчас запел!

...А сорока-то на елке поет! Бормочет, стрекочет, вскрикивает, попискивает. Первый раз в жизни слышу песню сороки.

Но раз поет, то, выходит, она и думала точно как я! А может, и не думала ни о чем: чтобы петь, не обязательно думать. Весна пришла - как не запеть? Солнце-то светит всем - вот всем и петь охота.

20 а п р е л я.

Дольше ненастье - краше солнце. После долгих тягучих и серых дней, когда время словно бы останавливается и все вокруг замирает, вдруг выдался день солнечный, яркий и звонкий. И все всколыхнулось. А чибис на болотце прямо зашелся от радости. Повизгивая от восторга, он мечется и кувыркается над болотными кочками, сам себе звонко командуя: "Ку-вырк! Ку-вырк!"

Взлетает вверх, зависает, мельтеша широкими пестрыми крыльями, а потом штопором вниз, да еще и вихляя из стороны в сторону - только ветер в крыльях свистит! Вот-вот врежется в землю и разобьется. А он, чуть не шлепнув по кочке красными лапками, снова вверх ввинчивается - и снова падает вниз, крича и повизгивая от радости.

Добрался, добрался-таки кулик из далекого-далека до своего болота хваленого. Всю зиму небось оно ему на чужбине мерещилось. И вот он дома, и оно перед ним.

И такая неудержимая радость, такое немыслимое счастье в его неистовых бросках и кульбитах, в его отчаянных взвизгах и воплях, какое можно услышать лишь у малых детей, когда они барахтаются в воде.

23 а п р е л я.

Все, что случалось зимой в лесу, сейчас же скрывал снег. Доброе дело, злодейство ли - все погребено в сугробах, снегом укрыто, метелью заглажено. Ни памяти, ни следа.

Но начались оттепели - и прошлое вышло наружу. Все, что зимой копилось, все, что скрывалось, выступило напоказ. Оттаяли хвоинки, прутики, листики. Под кузницами дятлов открылись груды шишек. Вот подснежные лунки-спальни тетеревов и рябчиков. Вот перья вороны, которую ощипал ястреб. Снеговые тоннели крота. Шишки, сброшенные клестами и оглоданные белкой. Подстриженные зайцами кустики ивы. Землеройка, придушенная и брошенная лисой. Хвостик белки - остатки обеда рыси.

Будто листаешь книгу от конца к началу и рассматриваешь картинки. Ветер и солнце без тебя долистают снежную книгу от корки до корки. Видна уже темная обложка - земля. На ней встретятся все зимние происшествия, соединятся события апрельские и ноябрьские - и растворятся в тысячах других событий и происшествий, скопившихся на земле за долгие годы.

Вся земля у нас под ногами - из происшествий.

24 а п р е л я.

Комары-толкуны - плясуны известные. Пляшут они где придется, было бы только тепло. Тепло их бодрит, веселит, прямо на воздух поднимает.

Где тихо, солнечно, где нагрето, там у них и площадка для танцев. В теплых струях им легче плясать.

Пока еще снег на земле, пляшут они меж нагретых солнцем сосновых веток. Потом толкутся над первой теплой проталиной. Над оттаявшим муравейником, над прогретой поленницей дров, над копной соломы. Над отогревшимся склоном, над подсохшей тропинкой, над вскопанной грядкой. Вверх-вниз, вверх-вниз - живой столбик золотистых пылинок. Каждую маленькую победу весны они отмечают танцем.