Марина Загидуллина - КузинаЖурналистика

Ориана Фаллачи последовательно доказывала в своих статьях и книгах, что ислам является идеологической основой экстремизма. И снова следует здесь остановиться. Это был, несомненно, поступок. Но как тонка здесь грань, готовность поставить «на одну доску» людей, искренне исповедующих эту религию, и людей, использующих ее особенности для разжигания войн.

Огромным потрясением для Фаллачи стала атака на башни-близнецы Всемирного торгового центра. Она тогда жила в Нью-Йорке, и стала свидетелем этого нападения. Она видела, как выбрасывались люди из окон восьмидесятых и сотых этажей, как рухнули оба здания. Тогда она написала огромную статью, полную боли и отчаяния: «Теперь, зная, что в этих башнях работало почти пятьдесят тысяч людей, я не могла – у меня не хватало духа – подсчитать количество жертв. Первые сводки говорили о пяти или шести тысячах пропавших. Одно дело “пропавшие”, другое дело “погибшие”. Во Вьетнаме мы всегда отличали пропавших от погибших. Не все пропавшие погибали… Но тут, я думаю, точного числа мы никогда не узнаем. Как посчитать? По тем кусочкам, что были найдены среди обломков? То нос, то палец? И всюду коричневая липучка, вроде кофейной гущи, но в действительности – органическая масса: остатки тел, распавшихся в долю секунды, сгоревших».

Особенно журналистка была потрясена реакцией на это событие – не только в арабской, мусульманской части мира, но и в Европе: «Так американцам и надо». Гневное послание соотечественникам разрослось в книгу «Ярость и гордость», жанр которой Ориана обозначила как «проповедь». В этой книге Фаллачи приводила десятки примеров, подтверждающих пагубность распространения исламского экстремизма. Она знала, что на нее – как всегда – будет обрушено обвинение в расизме. И всё же громила Восток со всем жаром настоящего воина.

Сама журналистка пишет в этой книге, что видела слишком много ужасов, таких, о которых она даже не писала в своих репортажах, потому что наступает ведь, наконец, усталость от пережитого, когда не хочется ко всему этому возвращаться. Жестокие казни, зверские пытки, нечеловеческие унижения, интервью с тиранами и убийцами, с жертвами и их палачами; прямолинейные, резкие, провоцирующие вопросы. Это действительно была сама совесть, у которой слезы кипели внутри.

Но как же тягостно думать о том, что, кидая такие обвинения в адрес целой конфессии, Ориана не различает правых и виноватых, всех клеймит одинаково гневно! От ее книги остается ощущение фанатичной ненависти, яростного призыва опомниться и остановить присутствие ислама в европейском пространстве. И это невозможно принять однозначно, без оговорок, как того требует бескомпромиссный автор! Но это настоящая публицистика, цепляющая читателя, раздирающая его спокойствие.

Ориана Фаллачи знала, что у нее рак легких, и не собиралась никак лечиться – жила последние годы со смертным приговором врачей, торопилась завершить свои книги, сказать то, что не получалось высказать раньше. Вся ее жизнь была поступком – репортер «горячих точек» планеты, аналитик, неистовый борец со всяким экстремизмом, человек, понимавший слово «патриотизм» как «борьба», «совесть», а не как слащавый лозунг, – такова Ориана.

Французский журналист, много лет был обозревателем в газете «Ле Монд», а сейчас работает на французском радио. Это легендарный аналитик Франции, один из лучших ее журналистов. Его деятельность – пример поступка в сфере интеллектуальной. Это не значит, что Бернар Гетта не выходит из своего рабочего кабинета, а все его статьи – результат исключительно отвлеченной аналитики. Он много ездит по разным странам, стремится оказаться в нужное время в нужном месте, он мастер провокационных интервью. Один из примеров таких «провокаций» приводит Г. Ефремов, речь идет о Дне солидарности в Литве в 1988 году (слом советской системы, перестройка).

«Перед празднованием Дня независимости в Литву понаехало множество репортеров. В их числе – Бернар Гетта, корреспондент газеты „МОНД“, мой знакомый. Он попросил найти для него переводчика, хорошо знающего французский язык. Это удалось устроить. Вечер 14-го и весь день 15 февраля мы провели вместе. Радушный и целеустремленный Бернар буквально впивался в каждого собеседника, добывая из него не какие-то мелочные подробности, но ту суть, которой обладал и дорожил очередной интервьюируемый и которую вовсе не желал раскрывать. Мне врезался в память разговор с Озоласом на втором этаже издательства „Минтис“. Беседа текла вполне мирно, Бернар довольно лениво записывал в блокнот какие-то фамилии, даты, суждения. И вдруг он спросил:

– Вы член коммунистической партии?

– Да, – ответил Озолас.

– Я мог бы догадаться, – рассмеялся Бернар, – вряд ли беспартийному в старые времена доверили бы такой кабинет… Могу я узнать, зачем вы вступили в партию, если отбросить естественные причины – честолюбие и т. д.?

– Не знаю, насколько хорошо вы себе представляете положение интеллигента в старые времена. Не было иного пути реализовать свои гражданские потенции.

– Но почему вы сейчас состоите в партии, с которой вас как философа, насколько я представляю, не связывает ничего?

– Партия в настоящее время сохраняет определенную структурную жесткость. Нет иного политического механизма, способного принять на себя всю тяжесть государственной машины…

– Как, а „Саюдис“?

– „Саюдис“ – это партия партий. В идеале это зародыш всей политической жизни будущей Литвы. На его основе будут созданы, разовьются и отпочкуются отдельные политические организации. Пока же это общественный союз, весьма неоднородный и все-таки недостаточно сплоченный для неотложного решения столь ответственной исторической задачи.

– Трудно со стороны судить, но у меня, – заметил Гетта, – сложилось ощущение, что „Саюдис“ достаточно сплочен и однороден. Вообще политическая картина в Литве удивительна тем, что в ней четко и ярко прописаны центр и правая сторона, но совершенно незаметны левые силы. Однако, если я правильно понял, вы связаны с партией, идеологически абсолютно вам чуждой, по соображениям чисто прагматическим? Наступит день, когда она перестанет быть вам нужна, и вы покинете ее?..

– Не хотелось бы отвечать на вопрос, таким образом поставленный. Партия – не отечество, не мать и не жена. Вы мне как будто заранее инкриминируете некую измену, а измена с моральной точки зрения всегда позорна. Тут же дело в другом – переход из партии в партию, уход из партии – вещи допустимые и довольно частые. Пример – Черчилль. Человек меняется, меняются убеждения, меняются способы защиты этих убеждений.