Екатерина Болдинова - По-настоящему

После конференции мне стало совсем плохо. Каким образом я оказалась дома, сказать с уверенностью не могу. Кажется, ехала на маршрутке. Следующие два дня из моей памяти стёрлись полностью. Знаю только, что градусник показывал одну и ту же цифру – сорок. Мама и папа чуть с ума не сошли.

Говорят, я даже бредила. И всё твердила что-то о Маше, о Димке, о Чечне… Когда Стёпа пришёл меня навестить, я приняла его за Диму и стала умолять, чтобы он поскорее вернулся домой. Честно, я ничего не помню.

Сейчас я чувствую себя почти прекрасно. Правда, в школу меня пока не пускают. Немного занимаюсь. Читаю. Принимаю посетителей: Стёпа приходит каждый день, Ната и Оля тоже…

О Стёпе разговор особый. Честно говоря, мне стыдно, что он видел меня такой: я бредила, бормотала что-то бессвязное… Но, что всего удивительнее, именно после этого наши отношения стали другими. В них теперь больше нежности, больше тепла, больше ещё каких-то неуловимых ощущений. Он навещает меня каждый день. Приносит шоколад, кассеты, книги – всё что угодно, лишь бы я не скучала. Книги особенно подкупают – должна сказать, у Стёпы отменный вкус. С его лёгкой руки я читаю Миллера и Вампилова. Меня поразило, что он любит драматургию. Чего-чего, а этого я никак не ожидала…

Но главное – вовсе не в книгах и конфетах. Просто как-то странно совпало, что Стёпа оказывался рядом во все самые ужасные моменты моей жизни. Когда погибла Маша, когда Димка уехал в Чечню, когда я валялась в бреду двое суток… Стёпа был рядом и абсолютно ничего не требовал взамен. Неужели такое и правда бывает?

А ещё я очень много пишу. И перечитываю все свои записи в дневнике – с самого начала. Мне кажется, что даже по тому, КАК я пишу, видно, что я меняюсь. С первого сентября, когда я завела дневник, прошло всего полгода, а как много всего случилось за это время…

До Димкиного приезда осталось две недели!!! Всего две? Целых две? Он возвращается 19-го. Только бы всё было хорошо…

А я вернулась в школу. И, знаешь, дневничок, такое странное ощущение, как будто за те две недели, что я болела, всё изменилось. Или все изменились. Я чувствую, что мы со Стёпой стали намного ближе, чем были, как будто между нами появилась какая-то новая невидимая ниточка, прочно связавшая нас. И от этого мне иногда становится как-то не по себе. Всё-таки ещё ни одного парня я не подпускала к себе так близко…

…Был момент, когда мне очень нравился один мальчик. Я училась тогда в девятом классе, а он – в одиннадцатом. Петя Арпольский. Он был такой «звездой школы», красивый, умный, отличник, золотой медалист. По слухам, даже уехал в Москву, поступил в какой-то театральный вуз. Мне нравилось смотреть на него, я везде искала его взглядом, хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Он не обратил – я была тогда маленькой невзрачной девочкой с длинной косой, да ещё и в очках. У нас была дискотека, для старших классов. И вот там случилось событие, после которого я поняла, что нужно срочно меняться. Диджей поставил медленный танец, и всех девочек «разобрали» мальчишки. А нас было ровно в два раза меньше, чем мальчиков. Я одна осталась сидеть на скамейке, мальчиков оставалось ещё очень много, но никто из них даже не посмотрел в мою сторону… К счастью, тогда мне хватило гордости не убежать из зала сразу же. И не показать никому, как сильно мне нравился Арпольский (а он, к слову, был на той дискотеке в числе «свободных» мальчиков). И хватило чего-то ещё, чтобы после этой дискотеки подойти к зеркалу, критически осмотреть себя и сказать маме: «Я хочу стать девушкой!» И мама помогла. Тогда я стала носить распущенные волосы, потом – не без помощи Маши – постриглась… Очки заменила удобными линзами. Скучные серые вещи исчезли, я стала носить элегантные костюмы, юбки, платья…

Снова звонили с угрозами. Снова – потому что это уже было. Помню, мне было лет восемь, когда я впервые услышала по телефону холодный голос, обещавший убить меня, родителей и брата. Такие звонки для родителей не редкость – что поделаешь, издержки профессии. Может быть, именно поэтому я сомневаюсь, стоит ли мне идти на юрфак. Не хочу, чтобы моя семья дёргалась от телефонных трелей.

Знаешь, дневничок, меня до девятого класса водил в школу Димка. Утром мы вместе шли на уроки, днём – домой. Даже учась в вузе, он находил время меня забирать. А когда он был маленьким, его водили в школу родители. И оставляли на продлёнке, где воспитательница точно знала, КТО может прийти за этим ребёнком. Я ношу с собой газовый баллончик. Умею стрелять из пистолета. Разбираю и собираю оружие. Но главное – я знаю, как страшно бывает, когда кто-то из родителей звонит с работы и говорит: «Из дома не выходи. И ни в коем случае не открывай никому дверь. А в случае опасности стреляй». Не хочу, чтобы моим детям пришлось испытать это на себе.

– Квартира Андреевых?

– Да.

– А кто у телефона?

– Извините, а кто вам нужен?

– Да хотя бы ты, девочка… Даже хорошо, что ты дома. Передай маме, что я её на дне достану. Она ещё на коленях у меня прощения за всё попросит…

Дальше – перемешанное с матом описание того, что конкретно сделают с каждым из нас. Человек на другом конце провода упивается каждым словом… Мне страшно. Сколько раз слышала такое, но, наверное, никогда не смогу привыкнуть. Хочется бросить трубку, но злой голос словно гипнотизирует меня. Я стою, прижавшись спиной к стене, и напряжённо вслушиваюсь в эту путаную речь…

Я боюсь. Знаю ведь, что ничего не случится, что это всего лишь угрозы, но ничего не могу с собой поделать. Жутко оказаться в такую минуту в пустой полутёмной квартире, когда кажется, что родители никогда не придут со своей ужасной работы… Господи, они ведь делают всё, чтобы людям в этом городе жилось хоть чуть-чуть спокойнее, чтобы воры, убийцы и насильники были там, где полагается, чтобы на улицу можно было выходить без опаски! Так почему же вместо благодарности мои мама и папа должны получать угрозы?

По школе пронёсся шокирующий слух: Аня Симонова родила ребёнка! И её исключают. За «неподобающее поведение».

Если уж быть точной, об Аниной беременности начали шептаться ещё перед зимними каникулами, когда она внезапно перестала ходить на физкультуру. Говорили, что она принесла нашему физруку Ивану Михайловичу справку, от которой у него лицо вытянулось. Что как-то ей стало плохо во время лабораторной работы по химии. И много ещё чего. Девчонки шушукались за Аниной спиной, подшучивали над её бесформенной одеждой и необычной полнотой. Аня смущалась, на переменах убегала подальше от любопытных взглядов и часто пряталась в медицинском кабинете.