Виталий Курков - За правым крылом

Знал я одного путейца. Вот у кого цех так цех! Тайга вдоль путей — стены. Небо — крыша. И служба такая: работать день и ночь, чтобы тяжелейшие поезда рассекали, как говорят, пространство и время.

Путеец холит свои километры, высматривает каждую царапинку, каждую щербинку на рельсах, выстукивает каждую гайку скрепления рельса с рельсом, рельса со шпалой. Это так только кажется, что путь и прост, и неинтересен. Хозяйство путейское мудреное, и секретов в своем деле путейцы знают много. Когда путь надежен и ни в чем к нему не подкопаешься, они и тогда находят работу. Для души, всем проезжающим на радость. Едешь иной раз, смотришь, копошатся что-то на откосе, а возвращаешься, уже можно прочитать выложенное из разноцветных камушков: «Добро пожаловать в Кузбасс!» или «Грузам пятилетки — зеленую улицу!» Поздороваешься, в ответ флажком, свернутым в трубочку, взмахнут. Это означает: все в порядке, путь свободен и надежен. А сами улыбаются. Хорошие люди, довольные своей работой, уважающие свой труд, вот и улыбаются.

В тот день мы остановились на перегоне. Какой-то впереди затор, и на светофоре — красный. Тихо на перегоне, слышно только, как на морозе шпалы потрескивают. И стук по рельсам. Тут-тук, и тихо. Тук-тук, и опять тишина. Путеец идет. Вот он уже показался из-за поворота. Борода в инее, через плечо на ремне, как ружье, огромный гаечный ключ. Молоток на метровой рукоятке. Тук-тук по рельсу около стыка и слушает. Слева постучит, справа, идет к следующему стыку. Восемьдесят раз на километр поклонится правому рельсу, восемьдесят — левому. Хозяин дороги.

— Доброго здоровьичка, молодые люди!

— Здравствуйте. Заходите к нам погреться.

Вошел. Большой, морозный.

— Не пускает? — кивнул он на светофор.

— Не пускает. Заминка в движении не по вашему хозяйству?

— На то мы тут и ходим, чтоб никаких заминок не было, — вроде как даже обиделся путеец. — Поездов прошло тьма, видать, движенцы задерживают: станции ведь не резиновые.

— Бывает, — согласились мы.

Так и разговорились.

— Это что же вы, отец, по старинке с молоточком ходите или технике не доверяете?

— Как не доверять? Доверяем. Путеизмеритель вчера только прошел. Вот машина! Вагон прошел, а на бумажной ленте весь участок в зигзагах нарисовался. Где боковой толчок, где вертикальный — все указывает. А вагон-дефектоскоп тот и вовсе сквозь рельс смотрит: внутри — раковина, пожалуйста, укажет. Трещина с волосок — тоже. Хорошая техника. А только вот болит душа за путь — такой морозяка. Железо хрупко, звонко, тут наметанный глаз не помеха. Вот и ходим.

С путейских машин перешли на наши.

— Мудрая штука электровоз, — уважительно похвалил он. — Тихо в нем, как в горнице, тепло, уютно. А силища… Я тут с паровозных времен. Что тогда были поезда? Баловство. Вагоны по пальцам можно пересчитать. А теперь вон их сколько-целый километр. Да. И у нас разве со стариной сравнишь? — снова перевел он разговор на свое, путейское. — Бывало, на ремонте пути щебенку чистить — сущее наказание: вырежи ее из-под шпал, на ситах перетряси, заложи чистую обратно. Да все лопатами, да все вручную. Народищу — сотни две на километр. Не меньше. А теперь — машина. Идет, будто корабль какой. Рельсы под собой вместе со шпалами подмагничивает, щебенку транспортером вырезает, тут же перетряхивает, грязь — под откос, камушки — на место. Красиво поглядеть!

Пискнул автостоп — переключился светофор на зеленый.

— Однако счастливого вам пути.

Пошли поезда…

На большой скорости светофоры будто сами бегут навстречу. Только с одним разминешься, зеленой еле заметной искоркой у горизонта уж вспыхивает другой. Путь свободен — зеленый.

Светофорами на перегоне никто не управляет. Автоблокировка. Сами поезда управляют светофорами: «наступил» хоть одним колесом на рельсы за светофором, он сразу же переключается на красный. И горит красным, оберегая этот поезд от движущихся вслед, до тех пор, пока хоть одно колесо, теперь уже самого последнего вагона, находится на охраняемом этим светофором участке. Ушел поезд, светофор загорается желтым; еще на один участок удалился поезд, желтый переключился на зеленый. Вот что такое автоблокировка. Просто, однако мудро и надежно. Но и не совсем без участия человека. Человек свой труд вкладывает и здесь. Не во время движения, а загодя.

Около каждого светофора на перегоне стоят такие серебристые шкафы. Доведется быть рядом, прислушайтесь, в шкафу стучат приборы. Это реле. Расставлены по полочкам стеклянные коробочки с точнейшими механизмами, связанные пучками разноцветных проводов. В каждой коробочке, около каждого прибора — записка, в ней — дата ремонта и ревизии прибора и фамилия ответственного механика. Человек гарантирует правильность работы реле, правильность изменения сигналов, а следовательно, и безопасность движения поездов. А на перегоне никого: автоблокировка.

Конечно, нельзя сравнивать обязанности высококвалифицированного слесаря и, скажем, дежурного по переезду, но каждый на своем рабочем месте необходим именно для общего успеха, для благополучного следования поездов.

Переезд от станции километрах в семи. И случилось однажды ночью вот что.

Приближался очередной поезд. Дежурная закрыла шлагбаум, вышла с фонарем встречать поезд, как полагается по инструкции. Из-за поворота скользнул по косогору луч прожектора, показался электровоз. Еще минута, и он прогромыхал мимо переезда, обдав лицо горячим воздухом своих электромоторов. Заплясали бесконечную свою чечетку тяжелые, груженные углем вагоны. В математическом этом стуке не должно быть лишних звуков. Как не должно быть и посторонних, непривычных запахов.

Но звук появился, не то скрип, не то свист: в общем, что-то мешало движению. Свет, яркий, тревожный, он словно выплеснулся из черноты ночи. И запах горелого масла и металла. Букса! Горит вагонная букса! Надо немедленно остановить поезд, пока не произошло беды. Подшипник разрушится — колесо потеряет опору на большой скорости. Не трудно представить, к чему все это приведет.

В закруглении поворота электровоза уже не было видно, значит, и машинист сигнала не увидит. Остается рация. Но в то же мгновение неисправный вагон поравнялся с переездом, пламя угрожающе пыхнуло в лицо, колесо подпрыгнуло на стыке, и раскаленная букса с треском разлетелась. Жарким куском металла дежурную сбило с ног. Боль волной хлынула по всему телу. Самое страшное — встать невозможно. Малейшая попытка болью застилала сознание. Надо во что бы то ни стало добраться до пульта рации. Остановить! Пока еще остались хоть малые силы, поползла. Дверь в дежурку оказалась открытой. Слабеющей рукой сдернула трубку телефона, и уже через секунду, как ответ машиниста, услышала знакомый скрежет тормозов тяжелого состава.