Иван Багмут - Записки солдата

— Ночью мы были с товарищами либо возле пруда номер один, либо поблизости, а когда рассвело, к пруду никто не подходил. Мы бы заметили — пруд на виду, — проговорил Пуголовица.

— Подлец! — крикнул я, не стерпев гнусной лжи. — Подлец! Подлец! Подлец!

— Кошек развелось, просто житья нет, — обернулся ко мне жулик. — Будет время, всех перевешаю.

— Палач! Палач! — крикнул я и вспрыгнул на подоконник, чтобы в случае чего выскочить в окно.

— А кто сажал карпа в пруд? — спросил Пуголовица, чтобы «помочь» директору.

— Я! — ответил тот зло.

— Надо за шоферами присматривать, — посоветовал Пуголовица.

Директор молчал, опустив голову, потом окинул каждого из присутствующих изучающим взглядом и… приказал быть бдительнее. А что ему оставалось делать? Я понял, мое письмо — единственный способ борьбы против жулика, и после обеда писал, пока Леночка не вернулась из детского сада.

Ночью я поехал на пруд и стал на вахту. Когда совсем стемнело, Пуголовица пустил карпа в воду и привязал веревкой к двум колышкам.

Карп был неживой и всплыл, но вокруг было темно. Я решил не ждать Ракшу и пойти домой выспаться, чтобы завтра в полную силу взяться за писание.

Поручив Серенькому следить за Пуголовицей, я три дня не выходил на пруды. Только когда осталась последняя фраза, которую я решил закончить в следующие три дня, я позволил себе проветриться.

Боже! Как прекрасно стало вокруг! На берегах поднялась травка, в старых прудах зазеленела осока, камыш, лепеха, зазвенели птичьи голоса.

Вдруг я услышал страшное «бу-у… бу-у-у-у!». В воображении возникли джунгли и стадо слонов, трубящих, подняв хоботы. Но здесь же не было слонов!

— Водяной бугай объявился, — проговорил кто-то из рыбаков. — Мало браконьеров-людей, так еще и бугай!

Из литературы я знал, что бугай это бык. Быков я даже видел, но не водяных. Услыхав еще раз «бу-у», я решил утолить любознательность и пополз на звук. Мне очень хотелось посмотреть на быка, который ест не сено и траву, а рыбу.

Каково же было мое удивление, когда вместо быка я увидел большую длинношеюю желтоватую птицу, стоявшую на одной ноге и время от времени трубившую, задрав клюв. Во мне проснулся охотничий пыл, но птица стояла в воде… Тут что-то рыженькое метнулось из осоки и, пролетев в воздухе, упало неподалеку от птицы. Та испуганно рванулась в небо, но я на нее уже не смотрел. Крайне удивленный, я наблюдал, как из болота, тряся лапками, выбирался рыжий котенок. В его хилой фигурке было что-то знакомое. Я вытаращил глаза. Да это же стиляга!

— Эдик! — крикнул я и побежал ему навстречу (он взял себе имя Эдуард и требовал, чтобы все его так называли). Через минуту я был возле него.

— Бежал, жалкий трус! — Эдик показал вверх. — Но погоди! Я еще тебя поймаю!

Глядя на его тщедушное тельце, на шерсть, торчащую во все стороны, на заляпанные грязью брюшко и лапки, я величайшим усилием подавил улыбку и проговорил с тем добродушием, на какое только был способен:

— Охотимся?

Но Эдик, должно быть, разгадал мое истинное настроение.

— Да, охотимся, — ответил он дерзко. — Не дают есть, буду охотиться! Только не на мышей! Нет! Я поймаю водяного бугая и докажу всем, что способен на большее, чем обыкновенный котенок. Скоро обо мне заговорит мир!

Я подумал, что лучше, если не добиваешься славы специально, а она находит тебя сама, в результате твоей самоотверженной работы, преданности делу. Но пусть…

— А может быть, — сказал я без тени насмешки, — у тебя недостаточно физических сил для такой охоты?

— Откуда же взять силу, если не дают есть?! Голодный, вот и не допрыгнул на полметра!

— Кроме еды нужна еще тренировка, — продолжал я. — А почему бы тебе не поохотиться на мышей? Это дает отличную закалку.

Котенок задумчиво почесался.

— Если так ставится вопрос, что же… Может, и правда есть смысл половить мышей? — сказал он как бы про себя.

— Во всяком случае, начав с обычной работы, легче попасть на выдающийся пост, чем бездельничать в ожидании, пока тебе преподнесут высокую должность. Теперь нет фей-волшебниц…

Кажется, я его убедил.

Эдик ушел, а я сидел и, наслаждаясь свежим душистым воздухом, по привычке анализировал свои поступки. Хорошо я сделал, посоветовав кошке не давать стиляге есть. Как быстро такие типы приходят к правильному понимаю вещей, если к ним практически применить формулу «кто не работает — тот не ест»…

Я продолжал сидеть на берегу пруда, поглядывая из осоки на разных птиц-браконьеров. Особенно привлекали меня цапли, но они стояли прямо в воде. Конечно, если б не письмо, я высидел бы сутки и дождался, пока цапля выйдет на сушу, но долг прежде всего! Тем более что вахтеры, как только замечали цаплю, сразу же стреляли по ней из ружья.

После обеда я еще пописал, а на другой день с утра пошел на пруды посмотреть, как кормят карпов.

В прозрачной воде стаи рыб набрасывались на столик, где лежала смесь из жмыха, проросшего зерна, мела. Это были трех- и четырехгодовалые карпы, которые на следующий год перейдут в число племенных. Ловкие и сильные, они, заметив опасность, мигом кидались врассыпную, а потом снова подплывали, хватали корм, играли, мутили воду.

Я смотрел на них, и у меня болело сердце: неужели этих красавцев поймают жулики?

— Домой! Домой! — крикнул я. — Писать! Писать.

Но попутной машины не было. Чтобы не терять время, я пошел глянуть на нерестовые прудки.

Стал у самой воды и увидел икринки на стеблях лисохвоста. Старых карпов здесь уже не было, их сразу же выловили, как только закончился нерест, и забросили в специальный пруд — племенной. Из икринок через два-три дня вылупятся мальки, и для них здесь приготовили еду — красноватые дафнии шастали по прудику туда и сюда.

Зашумела машина, и я поспешил к рабочим, чтобы ехать домой. До вечера я выполнил двойную норму. Теперь оставалось написать лишь два слова — «больших карпов».

В прекрасном настроении я вышел из дому. Сознание исполненного долга наполняло меня радостью. А когда я смотрел на кур, беспечно рывшихся в мусоре, озабоченных лишь нуждами своего желудка, на беззаботно чирикающих воробьев, на Нечипора, который лениво грелся на солнышке, наконец, на заспанного Пуголовицу, я горделиво сознавал свое превосходство над всеми этими существами.

«Я помогаю прогрессу, а вы?» На ум мне пришли слова классика: «И сказки про вас не расскажут, и песни про вас не споют». Я продекламировал эти строки и вдруг спохватился. «Э, — сказал я себе, — э, Лапченко, ты что же? Мечтаешь, что про тебя сложат песню? Начинаешь зазнаваться? Да, ты кое-что сделал, но ведь тебе и дано от природы больше, чем другим».

Я направился к конторе.