Евгения Пастернак - Открытый финал

– Что делаешь? – спросила Лена.

– Фотки старые перебираю, – сказала Полина. – Пыталась фильм смотреть, не могу.

Лена рухнула на кровать.

– Раздеться не хочешь? – спросила Полина.

– А смысл? – пожала плечами Лена. – Все равно не усну.

В окно постучали.

Девочки синхронно оглянулись, но первой вскочила Света. Она распахнула окно и мгновенно сдулась.

– Полина, к тебе, – сказала она и опять улеглась, заткнув уши.

Полина натянула спортивный костюм и вышла.

– Пойдем поговорим, – сказал Лев.

Они стояли под фонарем. Лев волновался. А Полина вдруг поняла, что спокойна. Совсем. Отпустило. Только жалко было Льва, который сейчас начнет выяснять отношения. В голове крутилась дурацкая фраза не то из фильма, не то из книги: «Лев, ты очень хороший человек, но…»

Никакого внятного «но» она придумать не могла.

– Я хочу уйти из танцев, – сказал Лев. – Насовсем. Ты должна танцевать с Захаром.

Полина растерялась.

– Ты и Захар… У нас с тобой так никогда не получится.

– А Света? – наконец произнесла Полина.

– А что Света? – рассердился Лев. – При чем тут она вообще! Короче, завтра я тебя передаю Захару.

– Нет, – сказала Поля.

– Ты совсем дура? – осведомился Лев.

Полина развернулась и пошла к домику.

«А ведь он действительно очень хороший человек», – подумала она, входя в комнату.

Лена спала. Света смотрела в планшет и плакала.

К домику Захар шел долго. Когда пришел, Льва не было, а мрачный Федор так и лежал, читая что-то в планшете.

Через пять минут пришел Лев. Молча, даже не прячась от Федора, разбинтовал Захару руку. Молча лег.

– Что читаешь? – спросил Захар, глядя, как Федор остервенело листает страницы.

– Комментарии, – сказал Федор.

– Мазохист, – отозвался Лев.

Захар очень хотел зажмуриться, зажать уши и спрятаться под одеяло. Отмотать время назад. Хотя бы в начало вчерашнего собрания. Или в день, когда приехал следователь. Или туда, в начало сборов, когда Федор его тащил в медпункт. Вернуться буквально на минуту, на одно слово, буквально одно слово…

– Ну и что пишут? – не выдержал Лев.

– Пишут, что бальные танцы вообще надо запретить – как чуждые настоящим русским подросткам. Что если бы мы занимались народными танцами, то наша повышенная духовность не допустила бы растления…

– Я серьезно спрашиваю, – перебил Лев.

– Я тебе серьезно отвечаю, – сказал Федор, – ты думаешь, я этот бред придумываю? Тут таких комментаторов полный интернет. А еще мамочки обиженные повылазили, которых Егоров на сборы не взял. Статья с кучей перепостов о том, что Егоров берет за сборы три тысячи баксов. С каждого. А еще пишут, что Егоров не женат, зато все мальчики у нас в клубе проходили личный кастинг…

– Заткнись! – отрубил Захар.

– Сами просили, – обиделся Федор.

Захар сел. Лег. Сел.

– Рука болит? – спросил Лев.

– Что? – не понял Захар.

– Ты руку свою держишь. Болит? Может, забинтуем?

– Не надо, – сказал Захар и с тоской посмотрел на часы. Он уже понял, что это будет самая долгая ночь в его жизни.

В свою комнатку Марина шла с твердым и ясным намерением – напиться. Оглушить себя вином так, чтобы забыть обо всем. Особенно об этих диких статьях в Сети.

Она даже достала из загашника бутылку, поставила ее на стол…

Но так и не открыла. Завтра все равно наступит. И все равно придется смотреть в глаза всем своим. Старшим еще хватит мозгов промолчать, а мелкие наверняка начнут задавать глупые вопросы: «А вы правда считаете Егорова этим… как это писали на сайте?.. извращенцем?»

Решила успокоиться другим, более гуманным способом. Нашла на планшете подборку финалов, которые выиграли ее дети. И, как назло, на каждом видео оператор то и дело переводил камеру на Егорова. Марина попадала в кадр гораздо реже. Она начала ревниво подсчитывать: на каждое ее появление приходилось по десять егоровских. Хотя это были ее дети! Да, Максим Геннадьевич доводил их до ума, делал чемпионами! Но если бы не она, кого бы он доводил? Да она ему две трети чемпионов подогнала! Или даже три четверти! А он… Так ему и надо!

Она схватила телефон и набрала Егорова. Едва услышав «Алло», выпалила:

– Я не собираюсь ни за что извиняться! Я ни в чем не виновата!

– Мда? – иронично спросила трубка.

– Да! И хватит уже измываться надо мной! Я, между прочим, не девочка из училища! Мне тридцать пять лет! У меня больше десяти лет тренерского стажа! А кто я по вашей милости? Тень великого Егорова! Та, которая у Егорова на побегушках! Хватит!

– Ты права, – спокойно сказал Егоров.

– И нечего тут… – в запале продолжила Марина, но осеклась. – В смысле?

– Все так и есть. Я тебя слишком… ограничивал.

– Вот именно, – Марина попыталась снова разозлить себя, но поняла, что сдулась.

– И не давал жизни. Знаешь, Марин, я ведь тебе специально репутацию портил.

Марина растерянно молчала.

– Ко мне много раз подкатывали, чтобы я тебе рекомендацию дал, – продолжил Егоров. – Особенно в последние годы. Ты бы слышала, что я про тебя нес! Что ты клиническая дура. Что я вожусь с тобой из жалости. Однажды даже намекнул, что мы с тобой спим.

– Но зачем? – пробормотала Марина.

– Чтобы не сманили. Где я еще нашел бы такого напарника? С таким опытом… и с твоим терпением. Другая давно бы меня послала подальше. А ты…

Повисла долгая пауза.

– В общем, – чувствовалось, что последние слова даются Егорову с трудом, – это я должен у тебя прощения просить… Ты не в обиде?

– Нет, – на большее у Марины не хватило сил.

– Ну и ладно. Спокойной ночи.

Он отключился, не дождавшись ответа.

Марина еще долго сидела, уставившись на телефон. В голове не было ни одной мысли. Потом она спрятала бутылку, уткнулась в подушку и разревелась.

В шесть тридцать утра Захар стоял на автобусной остановке. Было зябко. От реки поднимался туман.

Через пять минут из тумана показался автобус. Маленький, чуть просевший, с помятым водителем. Он подрулил к остановке и с тяжелым вздохом открыл двери. В салоне было три человека, все трое спали.

Захар забился на заднее сидение, привычно надел наушники, уставился в окно.

Он вспомнил, как когда-то давно, когда мама сломала ногу, его жизнь тоже разделилась на «до» и «после». И сколько раз он мечтал о том, чтоб этого перелома никогда не было, и сколько раз потом радовался, что все сложилось именно так. То есть маму, конечно, жалко, но если б не тот перелом, не было б в его жизни отца и мелкой Стефы, Карелии, дяди Миши…

«Неужели я когда-нибудь буду радоваться, что случились эти сборы?» – подумал Захар.

В семь утра он позвонил отцу и сказал, что едет прямо к нему. В восемь, умытый, он уже был под дверью у следователя и до девяти мерил шагами коридор.