Фрида Вигдорова - Семейное счастье

А голос требовал, приказывал:

- Немедленно! В бомбоубежище! Граждане!

Саша схватила спящую Аню и спустилась следом за всеми.

В бомбоубежище было тесно. Низкие потолки нависали над головой. Сидеть негде. Кто пристроился на чемодане, кто захватил скамеечку для ног и уселся на нее. Константин Артемьевич постелил для Нины Викторовны пиджак прямо на пол.

- Господи, - сказал старушечий голос, - люди-то ведь-с вещичками... А я... беспамятная, и шубу не захватила.

Раздался смех:

- Да куда тебе шубу? Июль на дворе!

- Не скажи, голубок. Выйдем, стоит ли Москва на месте? Может, все в щепы разнесено!

- Гражданка! - сорвавшимся от гнева голосом сказал Константин Артемьевич. - Не сейте панику! Говорю вам

Как юрист!

Бабушка, которая сеяла панику, неслышно эашамкала беззубым ртом:

- Ты что как грозно? Я вдова. А шуба хорошая. Ты, может. себе еще наживешь, а я...

- Боже мой, - простонала Нина Викторовна, - где-то сейчас Леша?

- Без паники! - прикрикнул Константин Артемьеевич. - твой сын военный!

И только Аня без всякой паники шагала по бомбоубежищу.

В углу сидели два пожилых человека - муж и жена. А рядом собака большая, охотничья. Она сидела послушно, тихо и жалась к хозяину.

Аня подошла к ней, бесстрашно тронула большое ухо. Собака с добродушным презрением скосила глаз в ее сторону.

- В бомбоубежище - дети. А тут с собакой. Тоже люди - собака им дороже человека, - сказала какая-то тетка в платке.

Аня посмотрела на нее с укором.

- Тетя, зачем ты ругаешься? Она ведь не кусается.

- Деточка, отойди, - шепотом сказал хозяин собаки. Но Аня присела на уголок его чемодана.

- Тебя как зовут? - спросила она собаку.

- Карай, - ответил хозяин.

А у тебя дети есть? - спросила Аня собаку.

- Нет, - ответил хозяин.

- А ты меня любишь? - спросила Аня.

- Люблю. Я детей люблю, - ответил за свою собаку хозяин. Он привлек девочку к себе и посадил ее на колени.

Что там наверху? - думала Саша, Выйти бы. Поглядеть. Может, как всегда, ничего особенного. Вот и папа сказал: "Не сейте панику!" Что он там делает один в подъезде? В подъезде ли?

Шли минуты, потом часы. Аня уснула на руках у чужого. Рядом с ней дремала собака.

Как это странно - оказаться тут в подвале и не сметь выйти. Да почему же не сметь? Аня останется с бабушкой и дедушкой, а она, Саша, выйдет: она не станет больше сидеть здесь и ждать.

И вдруг пол дрогнул под ногами. И погас свет. Как бывает ночью, когда молния, вспыхнув, все озарит, так блеснула тьма. Это почуяли даже спящие. Бомбоубежище наполнилось отчаянным женским криком. Заплакали дети. Саша услышала Анин голос:

Мама! Мамочка!

Аня! - крикнула Саша и слепо, отчаянно стала шарить руками по чужим лицам, плечам, спинам.

Граждане! - сказал вдруг по радио ликующий голос. - Отбой! Опасность воздушного нападения миновала. Отбой!

В бомбоубежище вспыхнул свет. Толпа хлынула к выходу. Кто-то отдавил Саше ноги, кто-то хлестнул по лицу рукавом пиджака, кто-то, пытаясь протиснуться к выходу, с силой толкнул ее, а остальные, шедшие следом, придавили к стене. Она стояла, уже не пытаясь шевельнуться, и только повторяла:

- Анюта! Анюта!

- Держите свою Анюту! - говорит хозяин Карая. Да, вот она. Лицо залито слезами, руки протянуты. Вот

Она - у Сашиных губ ее щека, шея, соленые глаза. Крепко обхватив девочку, Саша стоит у стены. Если она сейчас увидит Поливанова, все будет хорошо.

Дмитрий Александрович ждал у порога бомбоубежища.

- Саша! Аня! - голос его срывался. Саша благодарно прижалась к его плечу.

- Ну, полно, полно! Слава Богу, все хорошо.

- Это я за вас, за вас... Я боялась...

- А я тут! - ответил он весело и снова добавил:

- Все хорошо, глупая вы девочка. Успокойтесь!

- Эй, бабка! Где ты? - кричал веселый молодой голос. - Москва ничего, стоит!

Москва стояла на месте. А их двор был усыпан стеклом парных разбитых окон. Каштан обугленный, почерневший, беспомощный - опустил изуродованные ветки.

В квартире были сорваны двери, выбиты оконные рамы, пол усыпан штукатуркой, осколками. На столе по-прежнему стоял чайник. В хлебнице рядом с хлебом лежало стекло. Колбаса и сыр были присыпаны стеклом. Стекло хрустело под ногами.

- Ну, - сказал Дмитрий Александрович, - завтра же, завтра вон из Москвы!

- Нет, я на фронт, а мама с Аней в эвакуацию.

Нина Викторовна сидела, беспомощно уронив на стол руки, из глаз ее катились слезы.

- Нет, - сказала она, - мы с папой останемся здесь. А тебе с ребенком надо уезжать.

Была бы ты родная, поехала бы, - подумала Саша. Впервые в жизни она подумала так. Подумала и устыдилась. И снова повторила себе: "была бы она родная..."

Дмитрий Александрович отнес спящую Аню и положил ее на кровать. Обернулся и посмотрел на Сашу. Взял ее руку, поднес к губам.

- Послушайте, - сказал он, и голос его дрогнул. - Послушайте. Я понимаю, вы хотите на фронт. Но как же Аня? Ей нельзя оставаться здесь... И мне ли вам это говорить? Не плачьте!.. Когда вы плачете, я не могу.

- Собирайте вещи, Саша! - это были первые слова, которые она услышала на другое утро. - Собирайте вещи! В два часа идет поезд на Ташкент, вы поедете с ним. В три отходит мой поезд, на Юго-Западный. Нет, нет, не отвечайте, не спорьте! Все! Где чемодан, Нина Викторовна?

Саша хватает летнее Анино платье, тапочки.

- Валенки, - всхлипывая, говорит Нина Викторовна.

- До зимы далеко, к зиме мы вернемся...

- Давайте сюда валенки, Нина Викторовна, - говорит Поливанов.

Саша снимает со стены фотографию Андрея и кладет ее на дно чемодана... А вот дневники, их много, целых три тетради.

- Саша, ну что ты, бумага же тяжелая... - протестует Нина Викторовна.

- Это не бумага! - отвечает Саша.

- Ну ладно, ладно. Бери что хочешь. Только захвати, пожалуйста, Анины валенки.

Поливанов стоит у окна.

- Саша, - говорит он, не оборачиваясь. - Можно захватить еще рюкзак. Я сам уложу, я сделаю это лучше.

Нина Викторовна выходит из комнаты - надо найти рюкзак. Надо отыскать Анины валенки и вынуть из сундука засыпанное нафталином Сашино теплое пальто.

- Саша, - голос Поливанова звучит отчаянно, сдавленно. - Саша, неужели вы ничего не скажете мне на прощанье?

Она стоит, по-детски, беспомощно опустив руки, опустив голову, не смея поднять глаза. Она ищет слов, которые были бы щедры, горячи, ласковы и которые заменили бы то одно, одно единственное слово.

- Дмитрий Александрович, - говорит она. - Я очень, очень хорошо к вам отношусь. - Она посмотрела на спину Дмитрия Александровича и добавила:

- Мне будет плохо без вас.

Он молчал.

- Дмитрий Александрович... Я буду очень скучать. Ну, милый. Правда же...

Он повернулся. Лицо его было спокойно.

- Саша, где же рюкзак? - сказал он.

- Вот! - ответила Нина Викторовна, входя в комнату.

- Отлично! - сказал Поливанов. - Очень подходящий рюкзак