Зоя Воскресенская - Девочка в бурном море (отрывок)

Антошка повалилась на диван, задрыгала ногами. Мама тоже не удержалась от смеха, но строго сказала:

- Антошка,брось кривляться, окна открыты, неприлично так громко смеяться.

Антошка села на диван, вытерла слезы и также строго ответила:

- А вдалбливать в голову шведским ребятам, что у нас на кремлевских башнях полумесяцы, в Москве купцы и оборванные цыганята, - это прилично? Лучше бы рассказали им про наш Дом пионеров, про Детский театр.

- Да, - согласилась мама, - очень плохо здесь знают нашу страну...

- И, по-моему, не любят.

- Это потому, что не знают. Ведь любишь то, что хорошо знаешь!

- Ой, мама! - Антошка обвила руками мать за шею. - Я так хочу домой, к ребятам, в пионерлагерь, в школу. Я не хочу учить шведский язык, хватит с меня английского. Обещаю учиться на одни пятерки, быть образцово-показательной дочерью, каждый день мыть шею... Ну до чего же здесь скучно!.. Мамочка, оставайся ты с папой, а меня отпусти одну: я поеду к тете Люде в Харьков. Писать обещаю каждый день.

- Мне самой здесь, Антошка, горше горького. Я скоро потеряю право называться врачом. Ух, как я соскучилась по своей больнице, по белому халату, по Москве, по театрам...

Несостоявшаяся прогулка

Не часто выпадает человеку удовольствие провести целый день в море, на большой парусной яхте, устроить на острове пикник, вдоволь поиграть в волейбол, пошуметь и без оглядки посмеяться среди своих людей, без посторонних глаз.

День обещал быть интересным и веселым. Антошка шагала с папой и мамой по тихим, еще сонным улицам Стокгольма и с удовольствием ощущала на плече ремешок от сумки, в которую был уложен новехонький купальный костюм и резиновая шапочка, а в сетке покачивался волейбольный мяч.

С моря дул прохладный ветер, и Антошка, придерживая на голове панаму, мечтала вслух:

- Как мне хочется, чтобы сегодня на море разыгралась буря - целых двенадцать баллов...

- Многовато, - перебил, смеясь, папа.

- Я хочу, чтобы море грохотало и бушевало и чтобы мы к вечеру пристали к необитаемому острову и провели там несколько дней.

- Нет, бурявовсе не обязательна, - возразила мама.

- Ну что-нибудь такое, о чем можно будет рассказать ребятам, какое-нибудь необыкновенное приключение, - не унималась Антошка.

Через месяц они с мамой уедут в Москву. Так решено на семейном совете. "Иначе Антошка без сверстников, без настоящей школы здесь одичает", сказала мама. И мама стосковалась по белому врачебному халату, по своей больнице. Папа останется здесь пока один.

Город словно спал. Все магазины по воскресеньям закрыты, и только по дорогам, ведущим за город, тянулась бесконечная вереница велосипедистов с рюкзаками за плечами, люди ехали за город отдыхать в прохладных лесах, на берегу озер.

- Мы с тобой будем плавать вперегонки, - предложила Антошка папе.

- Согласен, но давай договоримся с мамой, чтобы она нас не компрометировала и не кричала бы: "Не заплывайте далеко, утонете!"

- Боюсь, что ваши соревнования не состоятся! - смеялась мама. - Папа просидит с удочками и смотает их, когда яхта будет готова к отплытию.

Навстречу по пустынной улице стремительно шагал мужчина. Полы пальто развевались от быстрой ходьбы, тени от каштанов плясали по его лицу.

Антошкин папа остановился.

- Господин Кляус! Куда вы так спешите? Уж не на рыбную ли ловлю?

Кляус замедлил быстрый ход, рубанул рукой вверх и хрипло прокричал:

- Хайль Гитлер!

Антошкин папа добродушно рассмеялся:

- Ну, это уж слишком! С каких это пор я стал вам товарищем по вашей партии?

Кляус сощурил большие серые глаза, и что-то злобное, торжествующее мелькнуло в них.

Скороговоркой, словно отдавая команду, он сказал какие-то немецкие фразы, затем снова вскинул руку, еще громче крикнул: "Хайль Гитлер!" - и помчался дальше.

Антошкин папа посмотрел ему вслед и пожал плечами.

- С ума, что ли, спятил? Отлично говорит по-русски, а сейчас забормотал по-немецки, и это фашистское приветствие...

- Кто он? - спросила Елизавета Карповна.

- Работник германского торгового представительства, часто бывает в нашем торгпредстве, хорошо говорит по-русски. Позавчера схватил меня за пуговицу пиджака и целый час убеждал, что пакт о ненападении связал Германию и Советский Союз на вечные времена, а потом принялся доказывать, что национал-социалистическая партия и коммунистическая добиваются одних и тех же целей. Я еле спас свою пуговицу и ответил ему, что деловые отношения и государственные пакты - одно, а цели у наших партий разные.

- Противный тип, - с презрением сказала Антошка. - Как он смеет лезть со своим "хайльгитлером"?

- Может выпил лишнее, - махнул рукой папа. - Черт с ним! Завтра придет извиняться.

- Он что-то говорил о Гитлере и России, - сказала мама, - но что именно, я не могла разобрать.

- Наверно, о пламенной любви Гитлера к России, - насмешливо сказал отец.

С улицы Карлавеген свернули на Виллагатан.

В этот ранний час Виллагатан была самой оживленной. На этой улице был дом представительства Советского Союза, и советские люди с детьми, празднично одетые, шли к своему дому, где был назначен сбор. Малыши тащили надувных резиновых крокодилов, черепах, сачки для ловли бабочек. Мужчины запаслись удочками и спиннингами; у одного на руке болталось ведро для будущей ухи; женщины несли в плетеных корзиночках бутерброды, консервы, лимонад. Предстоял веселый праздник всей советской колонии.

Небольшой четырехэтажный дом Советского полпредства на Виллагатан стоит в окружении высоких тополей. На фронтоне здания в лучах солнца сверкает квадратная медная доска с выгравированным на ней гербом Советского Союза и надписью: "Полномочное представительство Союза Советских Социалистических Республик".

Еще на тротуаре, перед самой калиткой полпредства, человек стоит на шведской земле, но достаточно ему сделать один шаг, переступить за калитку, и он уже на советской земле, где действуют советские законы, куда без приглашения и разрешения не может ступить никто из посторонних. Это кусочек советской земли, особенно дорогой и Почитаемой на чужбине. Дом Советского полпредства с двором и палисадником экстерриториальны, то есть неприкосновенны, и кажется, что здесь и солнце светит по-иному, и воздух другой...

Советские люди заполнили дворик полпредства. Со второго этажа сквозь закрытые окна пробивался дробный стук пишущей машинки. Какая-то срочная работа была в этот ранний час у полпреда. Наверное, Александра Михайловна Коллонтай диктовала какую-нибудь докладную записку и спешила закончить ее, чтобы вместе со всей советской колонией отдохнуть в этот погожий июньский день.

Уборщица полпредства Анна Федоровна унимала ребятишек: "Тсс, тише вы, всю Швецию разбудите! Не думайте, что раз вы на экстерриториальном дворе, так вас за забором не слышно".