Владимир Железников - Белые пароходы

- Это с непривычки, - сказал старик. - Но дело не в этом. Мы берем косточки миндаля - видишь, какие они красивые, продолговатые и плоские, сушим на солнце, а потом острой горячей иглой пробиваем два отверстия и нанизываем на капроновую нить. А потом мы красим миндальные косточки в нежные цвета. Получаются восхитительные бусы. Такие бусы носили грузинки тысячу лет назад. А дальше: ты эти бусы даришь матери. Сыновья всегда должны что-нибудь дарить матерям.

- Спасибо, - сказал Павлик. - А нельзя ли это сегодня сделать?

- Нет, нельзя, - сказал старик. - Сырой миндаль лопнет от иглы, а прогретый солнцем миндаль крепок, как гранит. Говорят, что у женщины, которая носит бусы из миндаля, доброе и нежное сердце. Миндаль отдает ей свои запасы солнечного тепла. А теперь иди встречай мать.

Павлик бросился было к выходу, но спохватился, что он опять без рубашки.

- Хорошо бы старшине Нанбе поносить такие бусы, - сказал Павлик. - А то проходу не дает. Вчера задержал меня только за то, что я был без рубахи.

- Старшина Нанба строгий человек. Он на государственной службе, ответил старик. - Но только не спеши судить людей с первого взгляда.

- Как же "с первого взгляда". Без рубашки нельзя, семечками на улице сорить нельзя, в футбол играть на пустыре нельзя...

- Тяжелая жизнь, - сказал старик. - Тяжелая жизнь. Нет, не у тебя, у Нанбы. Все время делать людям замечания.

* * *

Павлик пошел к почте. Матери там не было, она, вероятно, ушла на базар.

- Скажите, здесь не было моей матери? - спросил Павлик у девушки, которая выдавала письма "до востребования".

- Была. Но она уже давно ушла, а только что вам прибыло письмо.

Это было снова письмо от Глеба, и снова Павлику. "Ничего, - успокоил себя Павлик, - скоро и мать станет получать письма. Не может же отец в самом деле не ответить ей".

"Радость, радость, радость, радость! - писал Глеб. - Тысячу раз радость! Сейсмическая разведка показала, что в нашем районе есть большие залежи железной руды. Ты понимаешь, какое это счастье! Десять лет я искал руду. Десять лет я искал ее и убеждал всех, что она есть. Всего десять лет. В общем, это пустяк, и мне пришлось совсем не трудно. Подумаешь, всего десять лет! Как хорошо, что не двадцать, что не всю жизнь, что не две человеческие жизни. А то я иногда думал, что я не успею ее найти и тебе придется продолжать мои поиски. А теперь... Теперь мы займемся чем-то более значительным. Мы займемся сверхглубоким бурением. Пройдем в земную кору до пятнадцати километров и дойдем до мантии. Какое красивое и древнее слово "мантия"! Наша земля в ослепительной, огненной мантии с температурой в одну тысячу девятьсот градусов жары. И мы с тобой войдем в эту мантию. И прихватим с собой Кешку и Любу. Пожалуйста, расти быстрее. Твой Глеб".

Павлик прочел письмо второй раз. От радости у него даже закружилась голова. Наконец-то, наконец-то отец нашел руду!

Павлик выскочил на улицу и побежал в сторону базара, потом решил, что, пожалуй, мать уже вернулась домой, и бросился в противоположную сторону.

И тут он увидел ее далеко впереди себя.

- Рита, Рита! - закричал Павлик и бросился ее догонять.

Но по пути к Рите его перехватил старшина Нанба. Уж такое себе место выбрал старшина, что на базар идешь - проходишь мимо Нанбы, на почту идешь проходишь мимо Нанбы, к морю идешь - тоже проходишь мимо Нанбы.

- Опять нарушаешь порядок!

- У меня письмо, - робко сказал Павлик.

- Письмо не дает тебе права вопить на улице, как дикому горному козлу. Сначала вопишь, потом будешь деревья объедать, а потом людей кусать. Так получается?

- Не буду я никого кусать, - сказал Павлик.

- Это еще неизвестно, - ответил Нанба.

Рита заметила Павлика и вернулась.

- Товарищ старшина... - сказала Рита.

- Одну минуту, гражданка...

- Но это мой сын...

- Все равно одну минуту подождите. Ваш сын хулиганил, и я должен с ним переговорить. Кстати, раз этого не делаете вы...

Рита хотела возмутиться, но потом решила, что лучше просто помолчать.

- Я тебе делаю третье замечание, мальчик, - сказал Нанба. - Все люди обычно предупреждают три раза, а потом принимают более решительные меры. У меня другое правило: я предупреждаю четыре раза, а потом принимаю более решительные меры. Советую тебе больше не хулиганить. - Нанба козырнул им и медленно удалился.

- Рита! - сказал Павлик. - Глеб нашел руду!

Рита схватила письмо и прочитала его один раз, потом второй. Опять о ней ни строчки, ни даже полстрочки, точно ее нет на свете.

- Павел, - сказала Рита, - мы приехали сюда загорать и купаться в море, а не болтаться по улицам и слушать наставления бестолковых милиционеров.

Она шла очень быстро, слишком быстро. Павлик еле поспевал за ней. Всем было известно, что у Риты длинные ноги. Она поэтому выигрывала уже пятый год подряд первое место в городе по конькам.

Они пришли на пляж. Точнее, пришли Рита, а Павлик прибежал. Рита на ходу сбросила платье и туфли и бросилась в море. И плавала там целых два часа. Она легла на спину и лежала без движения. А если к ней кто-нибудь подплывал, она тут же уплывала еще дальше в море и снова ложилась на спину.

В общем, в конце концов она заплыла так далеко, что неподалеку от нее появились дельфины. И тогда к ней подплыл на лодке матрос спасательной службы и попросил ее вернуться на берег. Все, все на пляже смотрели, как Рита плыла к берегу в сопровождении лодки.

Наконец она вышла на берег. А матрос - при ближайшем рассмотрении это оказался паренек лет четырнадцати - сказал ей в спину:

- Прошу вас, гражданка, так далеко больше не заплывать.

Хуже всего, когда делают замечания при всех. Это Павлик знал отлично. Но Рите было не до замечаний.

* * *

Через несколько дней от Глеба пришло новое письмо:

"Этой ночью случилось несчастье. Я проснулся от колокольного звона. Оделся в одну минуту и выскочил. Вижу - горит моя буровая. Бросились все ее тушить, заливали водой, но поздно. Сгорела до основания. Буровой мастер Захаров заснул. Он еле успел выскочить из огня. Новый дизель, тот, что я привез из города, в огне лопнул. Теперь будут разбираться, что да как. А ведь мы почти пробурили до контрольной глубины, до семисот метров. А теперь надо начинать все сначала".

Потом Павлику пришло еще одно письмо.

"Это, брат, такая печальная история, - писал Глеб. - Бурового мастера Захарова и шофера Савушкина, отца Кешки, будет судить товарищеский суд. А меня и Любу Смирнову записали в свидетели. Дело в том, что Захаров часто пил водку. Его уговаривали, воспитывали, но он все равно продолжал пить. Тогда решили так: не продавать ему водки в магазине экспедиции.

Если вытерпит, то хорошо, а нет - пусть уезжает. Надоело с ним возиться.

Накануне пожара Люба встретила шофера Савушкина, он только что приехал на катере со Стрелки. Они остановились. Люба спросила Савушкина про Кешку. И тут к ним подошел Захаров. Небритый такой, заспанный.