Борис Житков - Без совести

- Не спишь?

- Не, - отвечает. - Скоро там? Вынеси чего, зазяб.

- Кончили, - говорю, - все вино.

Он выругался и сказал, чтоб поторопились и чтоб тише, а то на улице слыхать. Я еще постоял, сколько мог, вхожу - есть! Куняют все носами, один немец еще коекак. Но уж рассолодел вовсе. Я подождал в сенцах, гляжу - и он готов. Я стоял как столб. Потом тихонько вошел, сгрябал сапоги, надел их на полу. Посидел еще так для верности минут пяток, а потом смело взялся за ихние кузовки с паями, пособирал все. А потом взял эту свечку несчастную, вышел в сени,-настругал от лесенки моей финкой стружки, строгал я хоть и со всей силы, но минут как бы не десять, и все поглядывал, спят ли те. Щепку эту всю я приспособил под лестницей, накапал на эту кучку стеарином, подпалил и положил сверху свечку. Вышел я и тихонько сполз с крыльца на снег. Шофер, видно, задремал, как в доме стало тихо. Я подошел с мешком легко, чтобы не скрипеть снегом, и говорю ему:

- Сейчас... - он чуть не прыгнул спросонья. - Сейчас, расходимся по одному. Отвези меня немного до Московского шоссе и вертайся мигом.

Он мне:

- Хлюст велел?

- Хлюст, - говорю, - ну а кто же? А я от себя пакет дам на чай и кофий.

Он тогда:

- Пусть сам Хлюст выйдет скажет, чтоб потом разговору не было.

- Ну, черт с тобой: я пешки хряю.

И я пошел. И скоро я дошел до дороги, уж фонари стали видны какие-то. Я оглянулся и увидел - дышит заревцо небольшое вдали за мной - и сейчас же услыхал-шумит машина без фонарей. Я прижался к забору - мотор полным ходом пролетел мимо как оглашенный. Когда я уж подходил к глухим загородным домам, видно было, как сзади распылалось - что надо. Было три часа ночи. С мешком ночью в городе - это верное дело влипнуть, до первого мильтона. Надо было этот мешок и устроить скорей, и еще сделать одно непременное дело. И я стал сворачивать к насыпи. Здесь платформочка, вокзальчик, и в 3.20 приблизительно должен быть поезд - этот поезд в обход города прибывает на товарную станцию. Утренних базарных мужиков и бабья с корзинками - стадо целое. Вышло по-моему: никто на вокзальчике на мой куль и не оглянулся. Взял билет, вперся в вагон с руганью и боем. Через 15 минут - на Товарной, сдаю мешок на хранение. Квитанцию заправил в кепку за подкладку в козырек, нашел извозчика: гони. За четыре квартала от банка я слез, рассчитался. Нафальшивую мимо кнопки звонил в чужие ворота, пока извозчик не отъехал. Потом пошел, дошел до банка, перешел улицу. Спит мильтон на ступеньке, в шубе и меж колен торчит винтовка. Это у главного подъезда. У малых дверей, где моя кнопка, за углом - никого. На улице пусто. На всякий случай для виду иду пьяной заплетухой через улицу, однако не шумя. Подождал, прислонясь к дому, протерся чуть вперед по стене и тут нащупал мою кнопку, тихонько ковырнул ее на место. И тут - черт его как понес - сорвался во дворе колокол, забил на всю улицу как бешеный. Я по стенке быстро прошел шагов двадцать и только тогда услышал свист, сквозь этот звон и треск. Я знал, что от этого перепугу им раньше полминуты в себя не прийти и они будут метаться. Оказалось еще хуже; мильтон бросил свой тулуп, отбежал на другую сторону и стал орать:

- Караул!

Но я уж зашел за угол и все пьяной походочкой плел дальше - видел я, как с поста сорвался еще мильтон и рысью пустился к банку. Я свернул еще в улицу и тут уж увидал, что я, как говорится, винта нарезал вполне. В половине пятого я уж приплелся домой и валял перед дворником в доску пьяного. От меня несло водкой и потрепали меня погорельцы-то мои, будто я пять верст с горы катился. Дворник меня до квартиры под ручку вел, а я колбасился вареной сосиской. Дверей к себе я не запер и лег, не раздеваясь, как надо быть пьяному. Хорошая штука водка, если кто знает, как ее потреблять.

5.

Волынка, конечно, пошла немалая. Таскали и меня. Дворник и жильцы показали, что я приполз домой совсем мокрый и спал чуть не сутки. Я сказал, что пьянствовал всю ночь и где меня носило - не знаю, только пришел домой побитый и порванный - синяки у меня не прошли, и доктор сказал, что самые что ни есть свежие. Но это уж так только, потому что все были уверены, что грабители впопыхах порвали проволоки при отступлении, а проникли, размягчив цемент особым неизвестным составом. Во время поднятой тревоги успели скрыться. Мне это дело не паяли - звонила же сигнализация. Относительно пожара было в газетах маленько напечатано:

"Прибывшая пожарная часть нашла догорающие балки. Очевидно, ночевали беспризорные ребята и развели огонь". За мешком я послал Маруську сумасшедшую-она действительно сумасшедшая, ее можно огнем жечь не выдаст. Она на меня, как на идола, молится. Ей купишь на пятак семечек, она месяц помнит мой гостинец. Потом я пошел к Камкину. Он меня впустил.

- Что, - говорит, - плоскогубцы..? - И глядит волком.

А я барашком:

- Нашлись, простите, пришел извиниться, нагрубил. Вижу, уж не шибко верит. Черт с тобой. Вхожу в кабинет его. И сейчас же увидел на столе поверх чертежей - аккуратная шкатулочка, вроде радиоприемника. Сработана на ять. Я говорю:

- Ах, вы уже достигли.

Он мне:

- Что вам надо? У вас очень дурные мысли, гражданин.

"Вот как, - думаю, - уже гражданин".

- Какие же мысли? Насчет американцев? Так это я пошутил. Я же партийный человек, - это прямо вру.

- Тем более это противно, если партийный и такое...

И вижу-уперся. Я сел, а он все стоит. Я так и этак - не берет ничего.

- Что ж вы и разговаривать не желаете? Брезгаете, что я монтер, а вы инженер?

Молчит. Я ушел.

В тот же вечер я купил листового цинку и сделал два паяных ящика: один большой, в лист ватманской бумаги, другой маленький, вроде коробки от гильз. А ночью я пошел к Камкину. Было около трех ночи. Дом его угловой, и. на углу детская площадка, обнесена низеньким заборчиком. Раз - и я там. С площадки во двор свободный ход. Подошел к его дверям. Двери запираются только на крюк. Дело очень простое: в дверях сверлится дыра тихо и мирно, и в эту дыру проводится стальной штык. Этим штыком подводишь на ощупь под крюк. Свой конец напер вниз, тот конец пошел вверх, поддел крюк и он вылетает из петли. Теперь открывай тихонько, дверь, чтоб крюк не брякнул. Я вошел и повернул выключатель. Камкин спал на своем диванчике и шевелил во сне губами. У меня была наготове гирька на ремешке, я махнул и стукнул его по башке. Он успел визгнуть, как щенок. Я подождал - он не шевелился. Обмер, а может, и вовсе дело в мокрую вышло. Я смело скручивал все бумаги в его же одеяло. Все до последнего листка. Машинку отдельно. Глухая ведьма ничего не могла слышать. Я потушил свет, взвалил все на плечо - и ходу. Я живу в двух шагах, и ключ от ворот у меня, конечно, свой. Я сейчас же запаял в ящик чертежи, запаял в другой и машинку - глазомер у меня тоже, оказывается, неплохой: все пришлось, как у портного. А остальное было у меня все настроено. Есть такие мальчики на границе, что хорошего человека всегда устроят. Я вот, верьте не верьте, утром был в Финляндии - с чемоданами хорошими, с пакетиками и с железным латышским паспортом. Латыш, и что ты с меня возьмешь. Деньги оказались американские, и я их сейчас же стал переводить в разные банки на свое латышское имя. При себе оставил только тысячу долларов. Через неделю я был уже в Германии.