Братья Бондаренко - Сказки Гореловской рощи

— Что ж, и останусь, — сказал наш Голубь и всю зиму летал над Крымскими горами и все нахваливал их. А как стало время к весне близиться, томиться начал, задумываться.

Спросил его как-то Крымский Голубь О чем это ты все думаешь?

— О горе о Лысой, — ответил наш Голубь. — Поглядеть бы теперь, какая она. Вершинка-то ее отошла поди, обесснежела.

— Так что же о ней думать? Ты же сам говорил, что вашу гору с нашими не сравнить.

— Я и сейчас говорю: разве ее можно с вашими сравнить. Такой горы нет больше нигде. Ты бы посмотрел, какие овраги прорезают ее! Они уж, наверное, водой набрались, заревут, гляди, скоро.

На другой день смотрит Крымский Голубь: опять о чем-то думает товарищ его. Спросил

О чем же ты теперь думаешь? Об озере нашем, — ответил наш Голубь. — Теперь уж в нем, гляди, лягушки оттаяли, голоса свои пробуют.

— Да что же о нем думать, — сказал Крымский Голубь. — Ты же сам говорил, что его не сравнить с нашим озером.

— Я и сейчас говорю: разве его можно сравнить с вашим озером? Да такого озера, как у нас, нигде не найти больше. Ты бы посмотрел, какие над ним ивы плакучие свешиваются, а какие кувшинки бывают летом! На их листьях по утрам лягушата на солнышке греются. Эх...

А через день смотрит Крымский Голубь, а товарищ его опять о чем-то думает Ну, а теперь-то ты о чем думаешь? спросил он его.

И услышал в ответ:

— О речке нашей. Теперь, гляди, по ней льдины плывут. Вышла речка из берегов и разлилась по огородам. А по вечерам у воды ребята костры жгут, поют песни.

И удивился Крымский Голубь:

—Да что же о пустом думать? Ты же сам говорил, что вашу речку с нашей не сравнить.

— Я и сейчас говорю: куда вашей речке до нашей. Наша вся черемухой заросла. Расцветет — белая, белая. А вода в ней чистая, с перезвонами- А какие осокори стоят по берегам — до самого неба. На одном из них я родился и вырос. Разве можно нашу речку с вашей сравнить?

И добавил, расправляя крылья:

— Полечу. К себе полечу. Пока доберусь, пора уж будет гнездо строить.

— Как?! Ты улетаешь? Но ты же сказал, что у нас навсегда останешься. Негоже от своего слова отказываться. Уж лучше от своего слова отказаться, чем от родного края, — сказал Голубь и поднялся в небо. Полетел в край, где и гора самая лучшая, и речка самая красивая, и осокори такой высоты, каких нигде больше на земле нет».

Сидел медвежонок под березой, рассказывал шепотом самому себе свою сказку, а медведь Спиридон спрашивал с макушки Маняшина кургана:

— Так кто же еще хочет испытать свое счастье?

С первого ряда приподнялся медведь Иван:

— Может, все-таки позволите мне выступить.

— Но у тебя же всего одна сказка, дедушка Иван?

— Одна.

— А выступать надо с тремя. Ты же знаешь?

— Знаю.

— Так как же мы тебя с одной сказкой выпустим? Тогда и другие запросятся.

— А вы им не давайте слова, вот они и не запросятся. А мне дайте, я ведь вон какую даль шел. И назад идти буду- Да к тому же дома меня медведица дожидается.

— Ну что делать будем, братцы?

И посыпались голоса:

— Да пусть расскажет старик, жалко, что ли.

— А что? Верно, пусть расскажет. Неважно, что у него одна сказка. Может, она самая лучшая. Да и времени займет немного.

— Пусть расскажет, и сделаем перерыв, — сказала черепаха Кири-Бум.

— Ну что ж, выходи, дедушка Иван, рассказывай, — сказал медведь Спиридон.

Опираясь на посошок, медведь Иван взошел на макушку кургана, поглядел на сверток с пирогом, облизнул губы, подумал: «Уж дали бы мне, старику, его без всяких сказок». И вдруг встрепенулся, грудь старенькую расправил, проскрипел чуть слышным изношенным голосишком:

— Слушайте мою сказку.

— Громче говори, дедушка Иван, — послышалось снизу.

А медведь Иван махнул лапой:

— Было время — громко говорил, а теперь говорю, как могу.

Постоял, покашлял.

И не торопясь повел рассказ свой:

«Вспомнила медведица Матрена, что она давно уже не навещала подругу свою — медведицу Авдотью. Собралась и пошла к ней. Слаба, говорят, Авдотья стала. Пока жива, проститься надо. Приоткрыла дверь в берлогу. Спросила:

— Можно к тебе, Авдотьюшка?

— Кто это здесь? — приподняла медведица Авдотья голову с подушки.

Глядит на Матрену и не узнает ее — совсем ослабела глазами. Видит — темнеется что-то у порога, что — разобрать не может.

— Да кто же это? Поближе подойдите. Не разглядеть издали.

Подошла Матрена. Присела на пенек у кровати.

— Я это — Матрена. Подруга твоя.

— Чего? — приставила Авдотья лапу к уху.

— Здравствуй, говорю, Авдотьюшка.

— Чего?

И на ухо туга Авдотья стала. Кричит ей Матрена, во всю мочь медвежью кричит, берлога даже шатается, а Авдотья чуть слышит.

— Что нового в роще? — спрашивает.

— Все новое, — кричит ей на ухо Матрена. — Брата женила. Сама замуж собираюсь.

— Чего? Погромче кричи. Не слышу.

— Замуж, говорю, собираюсь, — ревет на всю рощу Матрена.

— За кого же?

— Секрет.

— Чего?

— Секрет, говорю. Не разболтаешь?

— А когда я твои секреты выбалтывала?

— Это верно, — согласилась Матрена. — Никогда. За медведя Аввакума замуж иду.

— За кого?

— Медведь Аввакум на мне женится.

— А он что ж, свататься приходил?

— Нет пока, но жду. Намекал в прошлую субботу. Скучно, говорит, одному жить. Ну я и поняла его. Готовлюсь к свадьбе. Только ты не говори никому.

— Кому говорить, — вздохнула Авдотья, — ко мне-то ведь и не ходит никто Ну, будь здорова, Авдотьюшка, — поднялась медведица Матрена, а медведица Авдотья приложила лапу к уху, кричит:

— Чего?

— Прощай, говорю, домой пора. Вдруг придет Аввакум свататься, а меня нет. Где, скажет’ была? Обида может выйти. Пойду я.

И пошла.

А на другой день все уже в роще знали, что медведь Аввакум женится на медведице Матрене. И пошли к медведю звери со всех концов рощи.

— Поздравляем тебя, Аввакум. Говорят, женишься ты. Медведицу Матрену в жены берешь. Что ж медведица она хорошая.

— Кто вам сказал? — взревел медведь Аввакум. — Вы поглядите на меня, какой из меня жених.

Стар я для женитьбы. Хожу чуть. Я уж одной ногой в могиле стою.

— Не знаем, но Матрена к свадьбе готовится. К Авдотье ходила, радостью с ней делилась: замуж, говорит, за медведя Аввакума выхожу.

Одни уходили, другие приходили. Покоя не стало медведю Аввакуму, впору хоть берлогу меняй. Встретил он медведицу Матрену у речки и высказал ей обиду:

— Зачем ты, Матрена, сплетню обо мне плетешь? Когда это я на тебе жениться собирался? Да и какие мы с тобой жених с невестой. Нам уж с тобой о смерти, а не о свадьбе думать надо.

Со стыда сгорела медведица Матрена. Пришла к Авдотье и ну выговаривать ей:

— Ты зачем секрет мой выдала?

— Чего? — кричит Авдотья.

— Зачем, говорю, секрет мой выдала? — ревет ей на ухо Матрена, а берлога дрожмя дрожит, и слышно, как далеко по роще эхо катится и повторяет Матренины слова: