Ольга Колпакова - Почему рассердилась кикимора?

Мы, наше поколение – пропасть, разделившая пращуров и внуков. Нам нечего передать от сердца к сердцу. А то, что передаём из рук в руки, – пустышки.

Не знаю, что делала тётушка в ту ночь, когда закричал Тихон и я нырнула в небытие. Когда очнулась, было уже утро. Болело всё, что могло болеть. Я с трудом подняла веки. Чёрные круги под глазами, растрёпанные волосы, запах горелого – тётушка наклонилась надо мной и рассмеялась.

– Где Тихон? Что тут было? – еле разлепив губы, спросила я.

– Тихона рвёт за домом. Машка пошла относить банку. Что было, что было… – тётушка опять засмеялась, а потом расплакалась: – Неважно было. Думала, не выдержу.

Я заставила себя подняться с кровати, на которой двенадцать лет назад, наверное, спал дед, ежемесячно покупающий жизнь внука. Держась за стены, вышла на крыльцо, на миг ослепнув от яркого утра. Свежо, холодно даже.

Что-то происходит совсем рядом с нами. А мы не умеем разглядеть, как не умеем видеть чистый, яркий свет. Впрочем, попадая в кромешную тьму, мы так же не способны разглядеть ничего. Мы не можем нащупать тех нитей, что тянутся между нашими мирами, и либо чикаем ножницами наугад, либо тычем иголкой – куда придётся. Какой в результате выходит ковёр… Предки видели больше. И оставили рецепты связи с ними. Да только не каждая хозяйка теперь дома готовит. Пока тётушка боролась за Тихона, я смирненько отсиживалась в уголке.

Тихону было худо. Да-да, конечно, это всё вчерашнее молоко с огурцами, что же ещё. Я принесла воды, вытащила из кармана платок и принялась вытирать ему губы.

– Она-а о-отпустила-а ру-уки, – произнёс Тихон. Вслух.

Младшая разве что на голове не ходила от счастья. Она прыгала, визжала, бросалась на тётушку, еле стоявшую на ногах, на меня, на Тихона. Идущие на выпас коровы опасливо косились в нашу сторону.

– Да что ты будешь делать, – проворчала жена комбайнёра, выломала молодой тополь и принялась лупить трусливых бурёнок. Спущенный с цепи Билан бестолково бегал между ними.

Дом, который мы оставили позади, уже не казался таким чужим – всю дорогу меня тянуло оглянуться. Я вела машину аккуратно. Тётушка дремала. Младшая усердно эсэмэсила папе – тот всё порывался позвонить, чтобы убедиться: Тихон больше не молчит, но связь всё время прерывалась. Связь прерывалась, потому что рядом не было вышки с нужной нам частотой… Так и с предками. Мы снесли все вышки, которые обеспечивали связь. Или потеряли сам аппарат, по которому можно связаться, – желание разобраться, где наши корни, почему мы такие и что нас ждёт. Мы уверены, что прошлое – это то, что было. Нет, твои деды – это то, что с тобой ещё только будет! Они уже знают, что там, дальше, а мы ещё нет. Присматриваясь к ним, мы словно протираем стекло, через которое можно чётче увидеть своё будущее.

Чудо, которое случилось сегодня, нужно было ещё обдумать. Случилось то, о чём мы вслух и мечтать боялись. Только про себя. Только молча.

Тихон что-то набрасывал в блокноте. Похоже, это был портрет. Неужели рисует своего деда? Он не мог его помнить. Или мог? Мы перед отъездом обошли дом, надеясь найти фотографии или письма. Но если что-то и было, за десять с лишним лет случайные гости могли это сжечь.

С собой мы ничего не взяли. Но Тихон заколотил досками окна. Было чувство, что мы уезжаем, бросив мучительно умирающего родственника. Лучше бы он умер у нас на руках! У меня было сильное желание поступить, как жители Аркаима: сжечь дом. На короткое время из дома изгнана нежить. Но дому умирать в одиночестве ещё много лет. Стало понятно, почему они сжигали дома. Потому же, почему сжигают чучело на Масленицу. Душу, живущую в этой форме, нужно отпустить на свободу. Так могли поступать только люди, не сомневающиеся в том, что жизнь не заканчивается со смертью тела. Мы же, даже усердно молясь, делаем вид, что смерти нет, мира мёртвых не существует. И, стоя на его пороге, оборачиваемся назад, тянем руки к врачам, вместо того, чтобы тянуться к Богу.

В избе, где умирал человек, распахивали двери и окна – лети! Если смерть была тяжёлой, снимали крышу – свободен! Человек мог умирать в постели, но можно было лечь на пол, на солому – тело ближе к земле, так она заберёт его быстрее. На подоконнике для умирающего – вода. Он знает: как только душа его покинет тело, она взлетит на подоконник, омоется в воде. И ещё сорок дней может возвращаться душа в родной дом, подниматься и выходить по рушнику, вывешенному в окне, подкрепляться медовой водой, что стоит или на божнице, или на подоконнике. Прилетают души предков и в дни, когда печётся хлеб, в дни больших праздников – тут для них первый блин. Садятся души предков на рушники или на божницу между иконами (поэтому иконы не ставят плотно друг к другу) и смотрят на своих потомков, готовые посодействовать в нужную минуту.

Красный угол – главный в доме. Самые ценные предметы помещали в нём, в божнице: иконы, свечи, за иконами – четверговая соль [13], маленькие шкатулки-коробочки со сбережениями. Долгое время вместе с христианскими символами в красном углу находились и предметы с более древней символикой. Например, паучок, сделанный из соломы и бумаги. Его подвешивали в начале весны, приговаривая: «Солнышко, вёдрышко». Паук был тесно связан с солнцем, не зря его второе название – круг. На Севере и до сего дня не редкость другой символ солнца: голубок – щепная птица. Ставили в красный угол последний сжатый сноп и троицкую берёзку.

Что есть в моём доме такого, с чем я ни за что не расстанусь? Пожалуй, то, что сейчас заброшено на дальние антресоли. Среди этого богатства самое ценное и древнее – бабушкино полотенце. Такими полотенцами украшалась божница. Ничего общего, кроме названия, эти полотенца с современными не имеют. Были они шириной 39-42 сантиметра, а длиной… до 5 метров. Руки и лицо ими никто не вытирал. Для этого у рукомойника висели специальные тряпки: рукотёрки, утирки – коротенькие и не так ярко украшенные. Полотенцами же украшали избу по большим праздникам. Вроде бы никакой практической пользы, но в жизни наших бабушек рушник был чуть ли не главным предметом. Полотенце – от слова «полотно» (льняная материя). Другое название полотенца – рушник – от слова «рушить», т. е. отрывать от полотна часть. На Украине говорят: «Хата без рушника, что семья без детей». Что же скрывалось в куске полотна? На полотенцах хозяйка вышивала символы, которые можно было читать как книгу. На разные случаи были свои полотенца: для свадьбы, для украшения икон, для похорон, на рождение ребёнка и крестины. В праздники ими украшали дверные проёмы и окна, привязывали к деревьям и на могильный крест, скрепляли руки молодожёнам и стелили под ноги, подавали на рушнике хлеб-соль. Голову невесты покрывали полотенцем от нечистой силы (отсюда и фата). Девушка на выданье должна была успеть подготовить к свадьбе не меньше ста полотенец. На второй день после свадьбы молодуха развешивала свои полотенца поверх рушников свекрови, чтобы все могли оценить её работу. Во время похорон полотенцем завешивали зеркала. Малейшее движение ткани вывешенного за окном полотенца означало присутствие души в доме. Через сорок дней полотенце встряхивали за околицей, отправляя душу из нашего мира в иной.