Наталья Колоколова - Синичка-француженка

© Наталья Колоколова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Синичка в окружении друзей хвалилась участью своей, что она свободна и везде желанна.

– Меня ведь не было здесь столько дней. Вы помните, я так от города устала, всё ныла вам, что задыхаюсь здесь, и всё же я немного рада, что я осмелилась без вас лететь. Вы не в обиде? Помните, как вы твердили, что рано нам ещё туда; я не стерпела и вот, смотрите, что я вам принесла, – достаёт из сумочки цветы. – Попробуйте, вдохните их аромат!

Птицы смотрят на цветы, но впечатлением не удивлены.

– Я тоже думала так. Гуляла женщина в саду, а эти вот цветы она срывала и глубоко их аромат вдыхала и вы бы видели, как изменилось вдруг её лицо. И после она сказала, как хорошо, что есть цветы. Я ей чирикнула в ответ, она сказала, как хорошо, что есть и птицы. С тех пор, когда увижу я цветы, я думаю, как хорошо, что есть и я на свете.

– А я ничто не чувствую, когда вдыхаю их.

– Ну да, ведь я забыла вам сказать, как хорошо, что есть друзья! Теперь вдыхайте аромат. Вы чувствуете?

– Да.

– Ну, это что? Когда тебя здесь не было, летала я в Жермен и там на крыше восседала и видела, француженки, одетые в шелка, ходили на высоких каблуках, и ветер развевал их ткань, как будто крылья вырастали, и, может быть, они потом взлетали? Я улетела, я не могла так долго ждать.

– Да, каждая из нас давно мечтала пройтись в каких-нибудь других нарядах и после в них взлететь. Давайте мы устроим на нашей крыше наш праздник-фейерверк. Мы позовём соседних воробьёв, чижей, а жаворонок споёт нам песни!

Все птички разлетелись по домам готовиться к показу мод. Наряды из листочков сшили сами и в них себя не узнают. Одна в нарядной шляпке, а на другой – жакет, и перья все украшены цветами.

Щегол, конечно, прилетел и песню шумную на крыше городской запел в своём пестреющем наряде. Всем весело. На небе звёзды появились, а птицы спать всё не ложились.

Вдруг треск на крыше. Упали два стрижа. К ним подлетели все толпою, усадили, принесли питья, и все щебечут меж собою: «Откуда могли упасть здесь два стрижа?» – «Ваш огонёк на крыше и вы все, конечно, спасли нас, а то бы мы разбились, – говорят стрижи. – Мы в этом городе впервые. А что это за город?» – «Париж. Вы были здесь когда-то?» – «Нет, и вовсе не желал бы очутиться здесь сейчас. Летели мы через Ла-Манш, вдруг ветер сильный захватил, я с ним сражался из последних сил, но он нас всё же победил и вот принёс сюда, зачем не знаю. У вас есть карта? Хотя сейчас не надо, после. Мы передохнём, а завтра мы по солнцу страну желанную найдём. Вы продолжайте, веселитесь, и если вы не против, мы заночуем здесь, а завтра улетим».

И милые синички, оправившись, выпархивали на подиум снова. Синичка-заводила, зовут её Певунья, к гостям прибывшим подлетела и песенку французскую запела, понятную на многих языках, «Пинь-пинь-тарарара»:

– Как вам наш праздник, милые друзья?

– Не знаю, но мне кажется, я видел где-то этот маскарад. Ах, ну да, Жако – мой друг, он африканец. Ведь на зимовки летаю я туда. Но, я скажу, и оперенье у него! И будучи мужчиной, я если б выглядел, как он, друзья, я б застрелился из ружья.

– Но попугаев любят люди, – сказала одна из синичек, которые уже не веселились, а окружили гостей и слушали их.

– Любят-то их любят, но в клетки их сажают и всякие слова учить их заставляют и после говорят: «Скажи нам что-то про себя», – а тот и рад стараться, а те давай над ним смеяться. Так лучше вы снимите ваш наряд, а то за попугайчиков вас примут – ведь люди не разборчивы в цветах.

Синички стали уходить и на Певунью говорить: «Это всё ты придумала, мы больше не друзья».

– Постойте, не уходите. Они ведь пошутили. Они ведь так сказали, чтоб развеселить, – ведь надо же нас чем-то удивить!

Синички задержались и смотрят все с надеждой на стрижей.

– Да нет, мы правду вам сказали, но если вы хотите слышать ложь… А если честно, вот эти жёлтые природные наряды идут гораздо больше к вашему лицу. – И всем синичкам поклонились.

Синички развернулись и друг за другом с крыши соскочили, и вот Певуньи наступил черёд.

– Пускай себе летят, а вы останьтесь, – сказал ей стриж. – Я скоро полечу, летим со мной. Что здесь сидеть среди провинциалов? Ты портишь себе вкус и молодость свою. Ты ощутишь себя свободной птицей там далеко со мной в раю. Иди скорей домой, скажи, что ты летишь со мной. Я жду тебя на самой здесь высокой башне.

– Эйфелевой?

– Да, той. Беги, лети быстрей домой, я заберу тебя с собой.

Синичка убегает. Стрижи остались на крыше и смотрят ей вслед.

– Ты заберёшь её с собой? – спросил другой у стрижа.

– Да, я кажется влюблён. Но знаешь сам, стрижи всегда летят вперёд. – Стриж встаёт. – И если хватит сил синичке, она с той башни сама за мною полетит. – Улетают.

Эйфелева башня. Синичка сидит на самой верхушке. Уж начало смеркаться, холодать. Синичка ждёт, к ней подлетает чайка.

– Ты верно голодна? Ты здесь сидишь давно одна.

– Я не голодна. Я жду стрижа. Мы с ним хотели полететь в его далёкие края, туда, где много солнца и от воды растут прибрежные цветы, соединённые навеки тёплой дружбой.

– Тебе рыбёшки принести?

– Я не голодна, и стриж сейчас найдёт меня.

И вдруг поднялся ветер сильный, но сила ветра такова, что птичка наша против ветра не сильна. Она летела, покуда сил хватило, а после крылышки сложила и вот уже на дно пошла.

Но тут могучее крыло её поймало и от паденья удержало. То чайка мимо пролетала и зорким глазом увидала, что гибнет птичка над водой. Её схватить она сумела, примкнула к стае, заняла свой ряд и только здесь среди своих перевела дыханье. Лететь им предстояло долго, но она могла, туда, где реки льдом не промерзают, и рыба где не гибнет подо льдом.

И окрылённая мечтами, она легко несла свой груз, синичку милую, как талисман с тех мест, где птенчиков головки появлялись и милой маме улыбались – сейчас они уж вместе с ней летят в строю.

Вот берег, чайки высадились в нём.

Тут только чайки увидали, что ноша у их подруги на спине была, – так погружённые в себя они летели каждый за себя, но сил хватило долететь лишь оттого что были вместе.

– Кажется, она уж не жива?

– Да нет. Мечта её несла сюда, и я лишь только помогла ей долететь.

– Давай её положим на песок. И солнце и вода её здесь оживят и, может быть, она придёт в себя?

Чайки наклоняются к синичке послушать, бьётся ли у неё сердце.

– Кыш-кыш, летите, вы верно вновь какую-то добычу потрошите. – Услышали чайки голос человека, он шёл по берегу, опираясь на палку.