Сергей Пономарев - На пороге

И все-таки, спустя какое-то время, воспитатель заметила задирания мальчишек, о чем сразу же доложила родителям Малыша. Конечно же, любящие предки сразу же решили пообщаться с мальчиком на такую важную тему. Передать жизненный опыт, объяснить, как себя вести. В общем, решили упорно нравоучать сына. Так и состоялись эти две беседы, с отцом и с матерью.

Когда папа разговаривал с Малышом, я лежал у него в кармане и в моменты, когда голос отца повышался, чувствовал, как малыш начинает поглаживать меня большим пальцем. Словно успокаиваясь.

– Малыш, ты не должен терпеть этого. Я – твой отец и ты должен меня слушаться, пойми. Я был когда-то тем еще хулиганом и ясно запомнил: либо ты, либо тебя. Отвечай на их нападки тем же. Око за око, зуб за зуб, понимаешь? Как бы тебе объяснить, – задумался глава семейства, – просто ты должен отвечать. Если тебя ударили в нос – бей в ответ. Если тебя оскорбили – делай то же самое. Не будь слюнтяем. Доказывай, что ты можешь ответить. И тогда это прекратиться. Ты должен отвечать. Понимаешь, сынок?

– Да, папа. – Отвечал Малыш, уже потным от переживаний пальцем поглаживая меня по каске. Врал. По тому, как дрожала его рука, я тут же понял, что мальчик сказал именно так, только чтобы папа перестал его отчитывать.

И в том же кармане был я, когда мама нежно шептала мальчику на ухо, ласково обняв его:

– Сынок. Добро всегда побеждает, запомни. И, если ты будешь к людям тепло относиться – они рано или поздно станут так же относиться и к тебе. Просто надо смириться с тем, что они еще глупенькие и не понимают смысла добра. Как бы подоступнее… В общем, сынок, любимый, будь добр с людьми. Тогда ты получишь и признание… и славу. Потому что Добро никогда не проходит незамеченным. Рано или поздно ты выиграешь за счет своего теплого отношения к людям. Я надеюсь на тебя, любимый. Ты же будешь добр?

– Да, мама. – Отвечал мальчик, спокойно держа меня в руке. Теперь он говорил правду.

Вот такая история. Пожалуй, именно после нее я стал еще чаще получать свои награды, а моменты спасения людей в воображении Малыша прорабатывались все лучше.

Десять копеек – моя медаль за Добро. Малыш вручал ее мне с особой щепетильностью. Иногда он долго разглядывал отблески сползающего за подоконник солнца на моем фиолетовом корпусе. А потом расставлял нас по местам и ложился спать. Чтобы с утра вновь начать свою игру.

И вот вчера случилось это.

Папа с Малышом поехали в магазин за продуктами. Мальчик, как обычно, взял меня с собой. Мы вместе сели в автобус. Малыш начал выклянчивать у отца новую игрушку чуть ли не со слезами. Я был частым свидетелем подобных истерик, поэтому ничуть не удивился, греясь в пальто мальчика.

Вдруг автобус тряхнуло. Тряхнуло так, что я вылетел из кармана Малыша. Это было ужасно. Страшно. Я закатился прямо за сиденье, застряв между огнетушителем, непонятно как тут оказавшимся, и стеной.

«Малыш, пожалуйста, заметь, что я вылетел. Заметь и найди. Давай же» – думал я. Нет, скорее умолял. Я застрял слишком сильно, чтобы выбраться. Я был как тоненькая брошюрка, зажатая между огромными томами на полностью забитой книжной полке. Мне еще никогда не было так страшно.

Малыш, казалось, услышал мои мольбы. Через две минуты он вскричал: «Папа, Рид упал! Папа, где Рид? Папа, надо найти, он просто выпал!». Он кричал громко. Так, что все едущие услышали. Ему тоже было плохо. Я почти физически ощущал, что он неимоверно, невозможно боится потерять свою любимую игрушку. Хотелось плакать.

Мальчик, не обращая внимания на народ в автобусе начал рыскать по полу. Я видел его стоптанные детские кеды почти перед самым лицом, но он не замечал меня. «Найди же, вот он я, тут» – шептал про себя я. Рядом со мной упала его слеза. Я ощущал его горе. Настоящее, неподдельное горе мальчишки, который теряет любимую вещь. «Вот же я. Ну!» – бормотал в ужасе я. Но нет.

Отец сказал: «Вот наша остановка. Пошли, Малыш… Мы тебе нового купим».

И тут я впервые услышал, как он на самом деле плачет. Как Малыш рыдает, бьется в истерике, практически сходит с ума. Пожалуй, последняя фраза просто его убила. Как и меня. Заменить? Не получится. Мы стали слишком близки друг другу. Слишком.

– Неееееееееееет! Мы больше такого не найдем! Он фиолетовый! Отпусти! У него столько наград за Добро! Он так светится! Отпусти меня! Не нужен мне другой! – Малыш кричал так, что, казалось, сейчас весь этот небольшой городок слышит его мольбы. Он вырывался из рук отца, продолжая рыдать и кричать. Пассажиры ошеломленно оглядывались, не понимая, что же такого в потере простой игрушки. Об этом знали только я и Малыш. И это было по-настоящему ужасно. Ведь такого, как я у него больше не будет. Никогда.

Отец все-таки вытолкал мальчика из автобуса.

Двери закрылись.

А я еще минуты три слышал его крики. Детские, полные отчаяния, безудержные крики, разрывающие мое несуществующее сердце.

Это было вчера.

А сегодня я лежал в пустом автобусе. Вокруг не было ни души. Автостанция.

Тягучая как патока, тишина окутывала все вокруг.

Я смотрел в окно, даже не пытаясь шевельнуться. Чувствовал, что слишком плотно зажат здесь.

Я видел луну. И теперь она не казалась мне такой красивой. Ты ничтожна по сравнению с той луной, которая отражалась в только моей награде за Добро, думал я.

И ты, ковер, залитый полуденным солнцем – только мой.

И твой взгляд, Малыш, – принадлежал мне.

И, надеюсь, я еще увижу свои десять копеек славы и Добра…

Потом. А пока что ты, луна, стань такой же прекрасной. Порадуй мое разбитое, пусть и несуществующее сердце.

Алексей Викторович прохаживался по кабинету, заложив руки за спину. Сначала поправил рамку с фотографией дочери. Стёр пыль с диплома о высшем музыкальном образовании. Потом подошёл к огромному глобусу, подарку от довольных подчинённых. Провёл указательным пальцем по линии экватора. Поддел ногтем где-то в районе Бразилии. Глобус со скрипом открылся. Теперь он напоминал зелёно-голубого разинувшего пасть пакмана. Когда-то дочь играла в эту дурацкую игру. Ох, хорошие были времена.

Так, что тут у нас в глобусе осталось. Две бутылки Хеннеси, шестилетний бренди, двенадцатилетнее вино и, конечно же, любимый напиток Алексея Викторовича – дорогущий, выторгованный у одного очень влиятельного человека, портвейн выдержкой – только подумать – пятьдесят пять лет.

Алексей Викторович взял бутылку, откупорил со свистом пробку. Вдохнул аромат миндаля, апельсина и цветочного мёда. Прикрыл глаза от наслаждения. Задержал дыхание.

Впрочем, Алексей Викторович тут же закрыл напиток – не хватало ещё, чтобы вкус выветрился. Пускай стоит. Да и пить сейчас неуместно – самое начало рабочего дня, впереди встреча, которая может изменить если не жизнь, то уж карьеру – точно.