Саша Пестова - Кизекочук и Вэра. История, которую мы расскажем вместе

Впрочем, Кизекочук боялся не старости, а того, что волосы отрастут быстрее, чем он станет самым молодым китобоем в деревне. А стать им он пока что никак не мог, но постоянно пытался. Он выходил в поле и кричал, кричал, кричал, потом хрипел, и, наконец, сипел, до тех пор, пока голос его не улетал, чтобы вернуться на следующий день, и тогда Кизекочук продолжал свои безрезультатные попытки достать какого-нибудь кита. Но то ли слова его были недостаточно остры, то ли бросал он их не слишком резко, цели своей они не достигали. Он мог, казалось, вечно наблюдать за другими китобоями, он знал все их секреты. Некоторые, этих Кизекочук любил особенно, выходили в поле, лихо закидывали голову и, словно не нарочно, случайно, мимолётом, бросали одно единственное словечко… И вот уже китобой бросается в сторону от падающей на него серой тени, на месте которой затем с оглушительным грохотом вырастает туша кита, раненного в самое сердце, да так метко и аккуратно, будто кит сам прилёг отдохнуть. Другие нелепо носились по всему Китовому полю с задранной головой и орали, как умалишённые, осыпая китов градом не слишком-то колких острот. Такие могли охотиться долго и группами. В конце концов, сердце какого-нибудь престарелого уставшего кита не выдерживало, и он, измученный, обрушивался на Китовое поле, а охотники тем временем продолжали орать и бегать до тех пор, пока кто-нибудь из них не замечал, что дело сделано. И Кизекочук периодически от безысходности перенимал их тактику, но, на самом деле, искренне хотел принадлежать к тем, кто слов на ветер не бросает.

Надо сказать, что ровесники Кизекочука не разделяли его одержимости. Оно и понятно, их отцы и отцы их отцов были китобоями, и каждый из них рано или поздно должен был стать китобоем. Просто, Кизекочук хотел именно рано. Иногда, чтобы как-то умалить его пыл, ему напоминали историю с Шижи. Но Кизекочук боялся быть украденным небесными китами меньше, чем не стать самым молодым китобоем и всё свободное время проводил на Китовом поле. Там он и познакомился с Вэрой.

Вэра тоже был сыном китобоя, тоже, правда, всего пару раз и довольно давно, пытался поймать кита, и тоже абсолютно безрезультатно, поэтому мальчики быстро нашли общий язык и тему для первого разговора. Но были в Вэре вещи, которые Кизекочука не то чтобы раздражали, но вызывали недоумение. Например, волосы Вэры были немного длиннее, а сам он был немного выше, и всё это указывало на то, что он в целом старше Кизекочука. У Вэры оставалось ещё меньше времени, чтобы стать самым молодым китобоем, но Вэра был спокоен. И Кизекочуку пришлось смириться с тем, что, приобретая нового друга, волноваться он теперь обязан был за них обоих. Вэра, в свою очередь, был за обоих спокоен, что ещё больше заставляло волноваться Кизекочука.

А тут ещё и эти волосы. Спутались так, что в одиночку не справиться. Слишком длинные волосы, предвестники неминуемой старости, не на шутку расстроили Кизекочука. Можно было бы попросить Вэру помочь их расчесать или даже… немножко обстричь, совсем чуть-чуть, так, что никто бы и не заметил! Вэра никому бы не рассказал, а потом и вовсе забыл бы… Только вот сам Кизекочук не забыл бы никогда, никогда не простил бы себе и Вэре эту уловку. Кизекочук ещё раз с сожалением посмотрел на свои чрезмерно длинные и спутанные волосы и решил всё-таки обратиться за помощью к тому, чьи волосы были длиннее.

Кизекочук шёл к Вэре, когда мы застали его сурового и непричёсанного. Он шёл к Вэре, чтобы тот расчесал ему волосы. Вы, может, слышали фразу: «Не беспокой меня по пустякам!», а вот Кизекочук не слышал. И вся их дружба складывалась из таких тревожных пустяков. Конечно, Кизекочук и сам мог бы разобраться со своими волосами, именно поэтому он шёл к Вэре. Он знал, что Вэра справится и не знал другого способа показать другу, что нуждается в нём.

Уоки, или убежище, Вэры было окружено высокими яблонями и само располагалось на одной из них. Когда Кизекочук подошёл, он увидел две ноги, торчащие из густой кроны самого высокого дерева. Ноги стояли на лестнице. Лестница стояла на земле, и это крайне удивило Кизекочука. Дело в том, что обычно лестница стояла на другой земле – той, что находится под деревом с уоки, и вела к входу. А ещё его удивило, что какая-то женщина посреди белого дня ворует яблоки. Почему именно женщина? Китобои не занимались сбором яблок. Китобои вообще не занимались ничем, кроме охоты на китов. Все остальные дела – починка уоки, приготовление пищи, стирка, воровство и другие ненужные глупости, считались женским занятием. Поэтому Кизекочук был уверен, что вор-женщина. Тем более он был удивлён, когда увидел, что обе ноги принадлежат никому иному, а самому Вэре.

– Вэра?

Он подошёл ближе, чтобы убедиться, что ему не почудилось.

– Здравствуй, Кизекочук!

Вера не вздрогнул, не оглянулся с опаской, что его кто-то заметил, не оглянулся даже без опаски. Он просто продолжал собирать яблоки в свой огромный карман, свисающий с пояса аж до колен. Тогда Кизекочук осторожно и вкрадчиво продолжил:

– Вэра, я могу сейчас уйти, как будто меня здесь и не было. А потом приду снова.

– Зачем, Кизекочук?

– А зачем ты воруешь яблоки?

– Ворую?!

Вэра засмеялся и даже отвлёкся от своего неприличного занятия.

– У кого же я ворую?

– У яблонь.

– Ну тогда, да. Я действительно ворую яблоки.

– И тебе не стыдно?

– За что?

– А разве это не женское дело?

– Нет такой песни, в которой так поётся. И потом, какая разница, чьё это дело, если мне нужны яблоки.

– И ты не мог попросить кого-нибудь другого собрать их для тебя? Какую-нибудь женщину, например?

– Зачем мне просить кого-то, если я могу сделать это сам.

– Но…

Глаза Кизекочука внезапно расширились до размера яблок. Что «но…» – он не знал. Он сел на толстый извилистый корень, попытался перестать таращить глаза, но был так поражён, что ничего не вышло. Тем временем Вэра уже набил свой огромный карман и спустился с лестницы. Увидев забавное выражение на лице Кизекочука, он не стал смеяться, ведь заметил также и тщетные попытки друга скрыть своё недоумение.

– Ты же пришёл не затем, чтобы уличить меня в воровстве?

Читать дальше