Михаил Антонов - Марианна – дочь Чародея

Сказочно – правдивая история, забавная и серьёзная, весёлая и грустная, о доброте и злодействе, о вечных ценностях с элементами волшебства и использованием мудрых мыслей.

Для детей и взрослых.

В одно время в одном городе жили две самые обыкновенные девочки Анна и Мария. Такие же, как тысячи других мальчишек и девчонок со своими маленькими радостями, горестями, удачами и разочарованиями.

Только не правильно было бы назвать их совсем обычными. Ведь нет на свете абсолютно одинаковых людей, и дети, тоже отличаются друг от друга. Они, как продолжение жизни, несут в себе, в облике своём, частичку от родителей, бабушек и дедушек. И наши героини, неразлучные сёстры не были исключением из этого правила.

Говорят, что имя, данное при рождении, в точности отображает сущность человека. В младенчестве старшую дочку ласково звали Анютой, Нюшей. Но не прижилось, не отражало особенностей характера. Конец неуёмным родительским фантазиям положила бабушка.

– У нас в деревне Нюшей козу бодливую кликали, а ребёнка так негоже называть.

Возразить было нечего. Легкомысленные имена отпали сами собой, потом и вовсе забылись. Анна, на слух приятно, звучит красиво, читается справа налево и наоборот одинаково. А если написать посередине листа печатными буквами и сложить вдвое, то половинки совпадут в точности.

Такой она и была. Тонкая, стройная, зеленоглазая, всегда аккуратно причёсанная, как воплощение спокойствия рассудительности и симметрии.

Младшая Маша, непоседа и говорунья, никогда не сидела на месте. С первого дня, встав с четверенек на ноги, она не ходила, а бегала, останавливаясь, лишь для того, чтобы перевести дух.

– Ффоф! Устала! – произносила она, уперев руки в бока. Фигура её в такой позе была похожа на букву Ф – большую, заглавную.

Надутые щёки напоминали маленькую буковку Ф. Вспотевшие легкомысленные локоны, скручивались в спиральки правильной формы. Одна из них, самая непокорная, свисала на лоб, образовывая этакий симпатичный «фофлик». Так и приклеилось задорно шутливое детское имечко. Кто первый произнёс это слово, сейчас никто и не вспомнит. Наверное, папе навеяло. Он, вообще, был мастер придумывать разные смешные слова, складывая из кусочков обрывочных звуков, украшая их своим настроением и представлением в написанном виде.

Со временем пухлые щёчки втянулись, кудри распрямились, фофлик заровнялся расчёской, но осталась нерастраченная энергия сжатой пружинки, накопившаяся от всех предыдущих поколений. И звалась она теперь Маша или Мария. Только в глазах её зелено карих, цвета неспелой оливки по-прежнему светились искорками озорство, неуёмная фантазия, а если присмотреться, всплывала в памяти знакомая весёлая кудряшка.

А жили девочки, точнее сказать, не только в городе, но и в деревне.

Зимой и осенью – в благоустроенной квартире на пятом этаже с лифтом, газом, стиральной машиной, горячей водой, ванной.

Летом, весной, на выходные дни, каникулы и, конечно, под Новый год – гостили в деревне у бабушки с дедушкой, и, надо признаться, с большим удовольствием.

Большой деревянный дом, построенный много лет назад, обладал удивительной притягательной силой. Сложенный из толстых брёвен, под черепичной крышей, он жил своей особенной таинственной жизнью. Чуланы, чердак и подвал тёмные, пугающие скрывали бесчисленные неразгаданные секреты. И манили к себе, как магнитом. В самом же доме легко дышалось и сладко спалось, зимой было тепло, а летом прохладно.

Здесь, конечно, не было всех прелестей городского комфорта, но зато было такое, что несравнимо, ни с чем на свете.

Огромный сад с очень старыми яблонями, грушами, крыжовником, малиной и смородиной. Причудливо изогнутые, толстые стволы деревьев, покрытые, наросшей за долгие годы толстой рельефной корой, напоминали богатырей великанов. Раскидистые густые ветви, дающие тень и прохладу даже в самый жаркий, солнечный день, непролазные заросли кустарника и … тишина. Только шелест листвы на ветру и щебетанье птиц. Всё, как в дремучем сказочном лесу.

И, наконец, главное чудо – русская печка! Как замечательно зимой с мороза взобраться ей на жаркую спину, улечься, обняться и мечтать, слушая треск сгорающих дров, завывание ветра в трубе или бабушкину сказку.

Со сказки всё и началось. Пригревшись на печке, девочки жевали румяные ванильные пирожки.

– Жили, были старик со старухой у самого синего моря.

Жили они в ветхой избушке тридцать лет и три года.

Старик ловил неводом рыбу, а старуха пряла свою пряжу.

Пошёл однажды старик к синему морю и забросил невод…

В ночной тишине повисла долгая пауза.

В последнее время бабушка, умаявшись за день, не дотягивала даже до середины повествования. Голос её, поначалу бодрый, становился всё тише, потом и вовсе затихал. Она задрёмывала раньше своих слушателей.

– Ну и что старик сделал дальше? С нетерпением подала голос младшая внучка. Старшая промолчала. Она эту сказку знала наизусть.

Очнувшись, бабушка попыталась продолжить в полусне.

– И говорит старик старухе. Испеки ты мне старая колобок…

Такой поворот событий привёл девочек в недоумение. Маша тихо засмеялась и хотела уже внести поправки, но Анна строго её одёрнула.

– Пусть спит – шёпотом сказала она – пойдём на огонь смотреть.

Спустившись с лежанки, сёстры на цыпочках прошли по комнате и уселись, прижавшись, друг к другу, на невысокой скамейке.

Надев плотную холщовую рукавицу, Анна открыла нагретую металлическую дверцу. Из жерла печки пахнуло ласковым теплом. Отбросив рукавицу на пол, она протянула ему навстречу руки.

Это было завораживающее зрелище. Сёстры сидели, молча, неотрывно глядя, как красно жёлтые всполохи обволакивают, облизывают поленья. Сначала из них вытекает смола. Она пузырится, закипая от жара, а загоревшись, придаёт силы пламени, которое, встрепенувшись, устремляется ввысь дрожащими заострёнными лепестками. Когда дерево, наполовину съеденное огнём, растрескается, его можно поворочать кочергой, и оно рассыпается тысячами ярко красных искр, разлетающихся, как мотыльки. Только нужно опять надеть рукавицу, чтобы не обжечься.

Не оборачиваясь, Анна протянула руку. Ничего не нащупала. Привстав, огляделась вокруг. Мягкий свет жёлтой луны, пробивающийся сквозь занавески на окнах, рассеивал полумрак комнаты. Все предметы были видны, а рукавица исчезла.

– Я положила её вот здесь на пол, возле шкафа. Ты не трогала, не убирала? Чудеса, да и только! – с недоумением обратилась она к сестре.