Ульяна Бисерова - Камень в моей руке

– Я не мыслил жизни без ярких эмоций: параплан, дельтаплан, глубоководный дайвинг, каякинг, байк, фрирайт… Мне нужен был драйв, адреналин. Без риска жизнь казалась пресной и бессмысленной. Я вел себя как ребенок в огромном парке развлечений… Это рабочая съемка. В тот день мы снимали рекламу газировки. По сценарию я выпрыгивал из кабины горящего самолета, дергал за кольцо парашюта – и оно обрывалось. Перед неминуемой, казалось бы, смертью я вынимал из кармана жестяную баночку, открывал – и в этот момент за моими плечами должен был раскрыться огромный парашют с названием газировки. Венчал весь этот бред слоган: «Неудачный день? Просто дерни за кольцо!». Сделал глоток – и все мечты стали явью, ты стал бесстрашным, успешным, счастливым, исчезли все преграды. Я успокаивал себя тем, что полученного гонорара мне хватит на пару месяцев беззаботной жизни, а очки и шлем позволят не «засветить» лицо, избежать позорной известности. И вроде бы ничего сверхъестественного не требовалось, и за плечами было уже больше трех сотен прыжков, но в тот день все шло наперекосяк.

Келлер замолчал. Он смотрел на мелькающие кадры, словно заново переживая каждую минуту того злополучного дня. Вот камера показывает лица людей в салоне самолета – отрешенные, сосредоточенные, и вдруг – словно огромная географическая карта раскинулась: серые нити дорог, изумрудные прямоугольники полей, извилистая речка… И все это приближается с невероятной, немыслимой скоростью. Ладони вспотели, и я зажмурился, пытаясь побороть приступ дурноты. А когда открыл глаза, увидел вставший на дыбы горизонт и бестолково топчущиеся ноги. Весь экран покрывала сетка трещин.

– Это съемка с камеры, которая была закреплена на моем шлеме. Была еще одна. Только вот оператор попался не слишком опытный. Ради хорошего кадра подлетел слишком близко. За пару мгновений до приземления стропы парашютов запутались, и мы камнем рухнули на землю. Он разбился насмерть, а я живучий оказался. Врачи собрали на операционном столе из обломков. Историю моего выздоровления потом даже на консилиуме разбирали…

– Но по закону запрещено реанимировать людей, которые сознательно подвергли свою жизнь опасности…

– Не было в то время такого закона. И «Успокоенных сердец» не было. Как и «Посланников милосердия», «Тихой отрады», «Мира без боли» и прочей сердобольной братии. Сегодня у меня вряд ли был бы шанс.

– Но закон о генетической чистоте…

– Об истреблении неизлечимо больных, умственно отсталых и инвалидов, ты хотел сказать?!

Под его испепеляющим взглядом я смутился и опустил глаза.

– Посмотри на меня, – тихо сказал Келлер. – Посмотри. Да, после травмы мне присвоили категорию «С». Но разве это повод свести счеты с жизнью? У меня есть верные друзья, ученики. Музыка. Книги. Воспоминания. Сны. Знаешь, мне до сих пор снится, что я парю в небе. Или плыву в ледяной горной реке, борясь со стремительным течением. Жизнь прекрасна и удивительна – я только сейчас осознал это в полной мере. Иногда, чтобы научиться ценить простые вещи, нужно пройти через лишения и боль. Я верю, что каждому из нас отмерен свой век, и мы должны пройти этот путь до конца, не сворачивая…

Он снова замолчал. Я мечтал уже поскорее выбраться на улицу из этого склепа и, мучительно придумывая, как вежливо распрощаться, крутил в руках кораблик. Но Келлер твердо вознамерился рассказать мне историю до конца.

– Бабка того молодого оператора, который разбился на съемках, каждый день приходила ко мне в палату и часами сидела в углу, тихо позвякивая вязальными спицами. Ссохшаяся, с узкими раскосыми глазами – вся ее семья иммигрировала откуда-то с Востока. Мы, кажется, так и не обмолвились ни словом – я даже не уверен, говорила ли она по-немецки. Это она принесла кораблик. На границе яви и сна она представлялась мне бесстрастной мойрой, держащей нить мой жизни: размотается клубок – и закончатся мои мучения. А потом она исчезла – так же внезапно, как и появилась. А кораблик остался. И когда боль становилась нестерпимой, я представлял, как на всех парусах рассекаю морские просторы…

Мы помолчали.

– Мастер, я встретил девочку… Тут, по соседству, живет. Анника, кажется. Они со старшей сестрой гуляли в парке. Вы что-нибудь знаете о ней?

Лицо Келлера окаменело.

– Слабоумная. Ты собираешься доложить?

– Нет-нет, у меня и в мыслях не было! Она… такая славная.

– Мы с тобой заболтались, – резко оборвал он меня. – Уже поздно. Иди, тебе пора.

Потрясенный, я вышел на крыльцо. Разве мог я предположить, что Келлер – инвалид, прикованный к креслу? Впрочем, он действительно не выглядел несчастным, сломленным, беспомощным – и в этом была главная загадка.

Осторожно приоткрыв дверь, я прислушался. Тихо. Значит, мама еще не вернулась со студии. Надо было спешно заметать следы. Я метнулся на кухню и включил Грейси. Она распрямилась и пару секунд удивленно моргала, словно пытаясь припомнить, что произошло.

– Странно. Провал в оперативной памяти. Незапланированное отключение.

– Может, программа какая-то забарахлила? – участливо спросил я. Я знал, что недоумение в ее глазах – это эмоция, которую приписало мое собственное воображение, но все равно не мог избавиться от чувства вины.

– Нет, все системы в норме.

– Я все же думаю, тебе стоит перенести дату плановой диагностики. Занеси в ежедневник на следующую среду.

– Хорошо.

– Смотри, какой подарок для Роба я раздобыл! – меня так и распирало от гордости. – Он завтра уезжает в клинику.

– Просто чудесный, – кивнула Грейси. – Мама просила напомнить: причешись и надень свежую рубашку – сегодня в гости придет Кимберли.

– О не-е-е-ет! Только не это! – довольная улыбка тут же сползла с моего лица.

Если и был кто-то, кого я просто на дух не выносил, так это Кимберли, моя тетка. Причем в самом буквальном смысле: от приторно сладкого запаха ее духов у меня сразу же начинался приступ удушья.

Оказавшись в своей комнате я, не теряя ни минуты, нашел подходящую по размеру коробку и отправил к Робу дрона с посылкой. А из головы все не шла история Келлера и то, как изменилось его лицо, стоило мне упомянуть об Аннике.

– Это просто магия! Перед сном я нанесла каплю средства на лицо и утром проснулась семнадцатилетней девчонкой! Ни морщин, ни темных кругов под глазами – ни-че-го! «Оруэлло», запомни. Стоит, конечно, безбожно дорого, но увидев себя в зеркале, ты снимешь с пенсионного счета все средства и купишь запас сыворотки на пять лет вперед, ручаюсь, – доносился из-за закрытых дверей гостиной простуженный, как осенний ветер, голос Кимберли. – Вкалываешь на студии, как проклятая, и все ради чего? Тебе еще три года назад обещали дать собственное шоу, но ты до сих пор так и крутишься на побегушках у этого Шульмана!