Сергей Спирин - Рассказы о полярниках

– Привет, дружище! – сказал он, подходя к ледовому пункту.

Аделька склонил голову и моргнул.

– Поработаем немного? – и гидролог открыл для записи ледовую книжку.

Аделька снова моргнул.

– Ну, вот и все, коллега, – заканчивая работу, сказал человек. – Пока. Пока. Не скучай. А мне ещё на море надо.

Аделька в ответ захлопал глазами: луп-луп.

Луп-луп на пункте ледовых наблюдений

Ежедневно гидролог поднимался на сопку для работы и беседовал со своим новым приятелем. На каждую сказанную им фразу, умная птица отвечала покачиванием головы и с пониманием хлопала глазами: «луп-луп». К обоюдному удовольствию дружба человека и пингвина продолжалась полтора месяца. Пришло время и они расстались так же неожиданно, как и познакомились. Последние старые пушинки с аделькиной спины унёс ночной стоковый ветер.

Откликаясь на зов моря, повинуясь древнему инстинкту и чувству голода, Серёгин друг покинул ледовый пункт и отправился к морю. Не встретив пингвина на обычном месте, Серёга всё понял – он знал, как сильно привязывает к себе море даже людей.

На земле, придавленное камушком, лежало длинное хвостовое перо адельки.

– На удачу, – подумал Серёга и аккуратно положил пёрышко в рабочий журнал.

…В больничном парке на скамейке плакала женщина.

– Что с Вами? – спросил проходящий мимо мужчина и остановился.

– Сына оперируют, – сквозь слёзы произнесла женщина.

– Успокойтесь, пожалуйста. Вот возьмите на удачу. – Мужчина протянул ей пингвинье пёрышко и зашагал дальше.

Трудно сказать, помогло ли маленькое пингвинье пёрышко совершить чудо докторам, но жизнь ребёнка была спасена. Мальчик давно уже вырос, а перышко женщина продолжает бережно хранить.

На удачу.

Огромный жёлто-голубой ара, купленный недавно в Уругвае, безраздельно царил в каюте Валентины, где она прислуживала ему, как восточная наложница. Попугай был красив: крылья и спина его отливали бирюзой, а ярко-жёлтое пузо, соперничая с солнцем, разбрасывало вокруг светлые зайчики. И всё это великолепие, дополненное большущим чёрным клювом, сидело на спинке стула, резко кричало и ругалось на пяти языках и семи диалектах, включая речь негритянского городского населения США.

Попугай был красив

– Сказки рассказывает, – пояснила Валя старпому, заглянувшему в дверь на крик птицы.

Нагловатый ара прищурился, склонил голову набок и продолжил «сказку» на португальском языке, заканчивал он её на языке негритянских кварталов города Нью-Йорка.

Михалыч поморщился и, уходя, буркнул:

– Ты бы его «мама» говорить научила. Внучке везёшь…

Интенсивное обучение птицы русскому языку продолжалось вторую неделю, но строптивая бестия продолжала рассказывать свои «сказки», временами издавая отвратительно – громкие звуки, похожие на скрип старой двери. После каждого неудачного занятия Валентина горестно и устало приговаривала:

– Ой, мамочки!

От неудач женщина была в отчаянии, но баловать ару не прекращала и даже выносила его на верхнюю палубу погулять. Прогулки попугай полюбил сразу, а вот возвращение в каюту вызывало у него приступ ярости, погасить который можно было сладкими кукурузными палочками, которые ему очень нравились.

В то утро Вале не удалось унести попугая в каюту. Птица шипела, злобно клёкотала и хлопала крыльями. А вместо благодарности за сладкое угощение пыталась ущипнуть свою кормилицу за руку. Через минуту рассерженный попугай внезапно взмахнул крыльями и, подхваченный свежим морским ветром, оказался за кормой. Скорость судна и ветерок сделали своё дело, вернуться на палубу грозный ара не смог. Валентина была безутешна и плакала навзрыд, как девочка. Вся команда жалела её.

…Маленький тунцелов, уверенно рассекая форштевнем волну, резво бежал по светло-синей равнине океана. На мостике у штурвала, попыхивая трубочкой, стоял его владелец и капитан – Хуан Антонио де Барбон. Опытный моряк и судоводитель был доволен собой и своей командой – трюмы его небольшого судна были забиты рыбой, готовой к продаже. Прямо по курсу среди волн появилась полупритопленная бочка с жёлтым, шевелящимся пятном сверху. Капитан поднёс к глазам бинокль и заорал громовым голосом: «О-о-о!!! Попугай за бортом!»

Обессилевшего ару бережно подняли на борт. Усталая, измученная жаждой птица, жалобно приговаривала на непонятном языке:

– Ой, мамочки! Ой, мамочки!

– Святая птица. Матерь божью поминает. Хороший подарок для Луизы будет, – подумал старый моряк и улыбнулся, вспомнив о маленькой внучке.

Закончилась зимовка, оборудование и приборы переданы новой смене, личные вещи собраны и упакованы. Старый полярный гидрограф Олег Дмитриевич Журавлёв задумчиво стоял на ступеньках метеостанции.

Вывел его из задумчивости гидролог.

– Вертолёт часа через два будет. Пойдём на море сходим – я поработаю, а ты с Антарктидой попрощаешься. Удочку возьми, может, пару ледянок для Машки словишь.

Чета поморников – Маша и Яша – гнездилась на ближайшей сопке и часто посещала станцию. На фоне пугливого Яши Маша была просто ручной птицей.

Олег не возражал и они отправились на берег бухты.

Серо-жёлтые прибрежные скалы, ледовый пункт с железным сундуком для приборов, каменная площадка над водой, с которой начинались промерные работы в море – всё это живо напомнило о нелёгкой зимовке. Олег забросил удочку. Ждать пришлось недолго – из четырёх, клюнувших на крючок рыбок, Олегу удалось вытащить три.

– Смотри, прощаться с тобой идёт, – гидролог указал на показавшуюся неподалёку фигурку пингвина.

– Наверное, тот, которого рыбой кормили. Помнишь?

Наш, рыбоед

Среди полярников бытует мнение, что пингвины снулую ледянку не едят, а тот ел с превеликим удовольствием.

– Сейчас проверим, – отозвался Олег и потянулся за угощением.

Аделька подошёл к полярнику, склонил набок голову и пристально посмотрел на него, словно вопрошая:

– Узнаёшь?

На предложенную рыбку пингвин отреагировал моментально.

– Наш, рыбоед! – обрадовано резюмировал гидрограф.

Рыбоед крякнул, повернулся вокруг своей оси и независимой походкой пошёл вдоль берега дальше.

Не успел Олег снова забросить снасть, как с ближайшего айсберга скользнула серая тень.