Анатолий Митяев - Шестой-неполный (сборник)

– Гайку потеряли? – спросил участливо старшина. – Ничего, без одной доедете.

– Гайку бы ладно, – ответил шофёр, – медаль…

– Растяпы! – рассердился старшина. – Учить вас некому!

– Может, миноискателем поищете? – попросил Митя.

– А чего! – согласился один сапёр и начал пристраивать на голове наушники. – Только машину подальше отгоните. В ней вон сколько железа, в наушниках будет пищать – оглохнешь.

Митя очень обрадовался. Шофёр полез в кабину заводить. Но красноносый старшина скомандовал:

– Отставить поиск! Стройся! Шагом марш!

И сапёры ушли.

Митя так и сел у колеса. От обиды сами собой покатились слёзы. «Ну что за человек? – думал Митя. – Чего стоило помочь?»

Он не слышал, как старшина на ходу объяснял сапёрам:

– Машину нельзя трогать. Так хоть видно, где медаль могла упасть. Вот они, все четыре колеса, как в песне поётся… А миноискателем медаль не найдёшь: на дороге и гайки, и гвозди, и болты, и пули, и осколки, ещё пуговицы солдатские…

К грузовику в это время подъехала казачья разведка. Хоть и жара – на казаках шапки-кубанки. Брюки у рядовых как у генералов, с лампасами. На ремнях шашки, пистолеты, за спиной автоматы. И у каждого разведчика полна грудь орденов и медалей. Блестят – казакам пыль не пыль.

Всадники приостановили коней. Один наклонился с седла к Мите:

– Что пригорюнился? Кто обидел?

Мите было стыдно объяснять. Да ведь спрашивают.

– Медаль обронил. Вот уж час ищем…

– Козлов! – крикнули из середины взвода. – У тебя медалей полно́. Дай им одну.

– Не дам, – сказал серьёзно разведчик. – Свою не уберегли – чужую подавно посеют.

Казаки тронули коней. Взвод окутался пылью, как облаком, и с этим облаком исчез за поворотом.

Подъехал повар на полевой кухне. Из трубы сочился дымок. В котле за железной стенкой пыхтела и ухала каша. Повар был молодой, Митин ровесник.

– Да я бы, – говорил он, – если бы получил медаль, уж берёг бы… После войны пойдёшь по улице с медалью – всякий скажет: «Этот не трусил перед фашистами». А мне награду получить негде. Я всё время с кашей. Ты, – утешал он Митю, – не горюй. Ещё получишь. И даже орден. У вас, артиллеристов, есть где получить. Ты уж извини, что не помогаю искать. Роту кормить надо. Я бы и кашки вам положил, да нельзя в такой пыли котёл открыть…

– Чего там… – сказал Митя, тронутый участием, и крепко пожал повару на прощание руку. – Всё! – решил он, когда кухня уехала. – Не найти.

Митя сел на подножку грузовика. Шофёр сел рядом. Они думали об одном: пора ехать. В дивизионе уже беспокоятся. А медаль найти просто невозможно. Ничего не поделаешь. У многих людей бывает несчастье. Теперь несчастье случилось у Мити. Шофёр пошёл на обочину, сорвал колючий кустик и стал сбивать пыль с брюк. У Мити и на такое лёгкое дело не было сил. Тут подкатил «козёл» – коротенький автомобильчик с брезентовым верхом. Он затормозил около грузовика, да так лихо, что пыль, которая крутилась за ним, улетела вперёд. «Козёл» как бы обманул её. Откинулась дверца, выглянул лейтенант:

– Почему стоите? Горючее кончилось?

Митя вскочил с подножки:

– Горючее есть, товарищ лейтенант. Сейчас поедем. Медаль искали. Потерялась, когда колесо чинили.

– Нашли? – спросил лейтенант.

– Никак нет, – ответил Митя.

– Искать снова. И найти! Даю пятнадцать минут сроку. – Лейтенант посмотрел на часы, потом на Митю, захлопнул дверцу, и «козёл», рванувшись с места, умчался.

– Разве поискать ещё? – неуверенно сказал Митя.

– Ищем пятнадцать минут, – согласился шофёр, – как велел лейтенант.

И они снова принялись прощупывать пыль у колёс. Пыль была такая сухая, такая лёгкая, что текла между пальцами. В щепотку взять её было невозможно. В горсти она ничего не весила, горсть была словно пустой. И вдруг Мите показалось, что в руке есть что-то тяжёлое. Он медленно разжал пальцы, пыль сбежала с ладони, а на ладони, на самой её середине, лежал серебряный кружок.

– Нашёл! Нашёл! Нашёл! – закричал Митя и принялся наподдавать пыль сапогами.

– Да стой ты, – обрадовался шофёр, – ну-ка покажи!

Они долго разглядывали медаль, как в тот день, когда Мите вручили её за отвагу при отражении атаки немецких танков.

Митя Корнев с тех пор, как пошёл на войну, воевал всё время в лесах да полях… За три лета и три зимы ни разу не ночевал под тёплой крышей. И вот теперь в первый раз оказался в городе. Не в простом – в Берлине, в столице фашистской Германии.

Небо над Берлином было дымное, пыльное. Солнце едва проглядывало сквозь снарядный дым и кирпичную пыль. Не переставая грохотало, гремело. Взрывались снаряды, бомбы.

Митя Корнев никак не мог привыкнуть к войне в городе. Укрывать пушки тут надо было по-особому: не за кустом, не за пригорком – за грудами кирпича, за углами домов.

Однажды пришлось даже втаскивать пушку в какой-то склад через пролом в стене и стрелять сквозь узкое окошко, как через амбразуру. И надо было всё время глядеть в оба: с крыши или из какого-нибудь окна фашисты могли пустить автоматную очередь по артиллеристам. Позади наших орудий стоял наполовину обвалившийся дом. Возможно, в нём прятался, дожидаясь момента, враг.

– Вот что, Корнев, – сказал Мите командир взвода, – огляди-ка это строение изнутри. Оно что-то мне не нравится…

Митя рассовал по карманам гранаты, поставил автомат на боевой взвод и пошёл выполнять приказ. По обрушенным лестницам, по пустым квартирам ходил, таясь, стараясь ничем не зашуметь. Но, как всегда бывает, если не хочешь зашуметь, обязательно наткнёшься на что-либо. Так и Митя – зацепил ногой железный прут, торчавший из стены: кирпичная глыба, примыкавшая к лестнице, вдруг рухнула, с грохотом свалилась с верхнего этажа вниз. И снова всё стало спокойно в разрушенном доме. Только с улицы и с небес шёл несмолкаемый гул войны.

Излазив чердак и убедившись, что дом покинут всеми, Митя Корнев спустился вниз. И тут вдруг ему почудились какие-то другие звуки – совсем необычные для этих дней. Они шли, приглушённые и неясные, из-под груды вещей, сваленных в подъезде. Митя прислушался: звуки повторились. Были они слабые и такие жалобные, что сердце у него дрогнуло в предчувствии чего-то необычного и важного.

Закинув автомат за спину, он отбросил верхние узлы и увидел пещерку среди вещей. В ней, прижавшись друг к другу, лежали трое ребятишек – два совсем маленькие, года по четыре, третий лет семи. Худенькие, как тростинки. В сумраке подъезда были видны их бледные, осунувшиеся личики. Тот, что постарше, мгновенно вскочил, оттолкнув маленьких, и поднял руки вверх.

– Ты что? – проговорил Митя. Но слова у него не получились, застряли в горле. Так было ему обидно, досадно и горько, так было жалко несчастных мальчишек. – Опусти руки, – сказал он, на этот раз внятно, спокойно, и легонько тронул старшего.