Татьяна Кудрявцева - Сотворение мира (сборник)

И пошло-поехало. «Столовая № 1» открылась.

Саша Румянцева, понятно, осталась без кочерыжки. Потому что они со Слоновым продолжали кочаны в ящики собирать. Алевтина, правда сначала тоже им помогала. Но потом отошла и стала работать одна.

Кочаны постепенно становились всё тяжелее и тяжелее. Руки у Румянцевой одеревенели. Но она закусила губу и пошла дальше. Из упрямства. Слонов с Алевтиной – за ней.

шептала Саша.

– Это сурепка сорная так пахнет, – произнесла вдруг Алевтина. – Хотя с виду не скажешь, что сорняк: желтенькие такие цветочки, симпатичные. Но и мимоза на самом деле не мимоза, а акация серебристая.

Алевтина не только казалась серьезной, она много чего знала. Румянцева взглянула на нее с уважением.

А Слонов ни с того ни с сего проскакал по борозде конем, сорвал сурепку, дурашливым голосом запел:

– «Две-е-е морко-о-овинки несу за зеленый хвостик»! – и эффектно кинул ароматную сурепку в Сашин ящик: – Моська, лови!

И умчался.

– Это из «Облака в штанах» или из поэмы «Хорошо!» Маяковского, – тихонечко произнесла Алевтина. – Нет, наверное, все-таки из «Хорошо!». Помнишь? «…Любимой моей глаза. Круглые да карие, горячие до гари». А дальше как раз эти строчки – про две морковинки. Двоечник, а Маяковского читал…

Румянцева же про другое подумала – про свои глаза: они как раз карие. И покраснела.

Остальное общество, к счастью, капусту хрумкало и ничего вышесказанного не услышало.

«Подумаешь, капуста! – пронеслось у Саши в голове. – Зато сурепка – цветок! И мимозой пахнет».

Румянцева и Слонов собрали целых шесть ящиков, Ганна с Туполевым – два, Пожарская с Зайкиным – тоже два. Алевтина в полном одиночестве собрала пять ящиков.

А Метлищев с Гущенко ничего не собрали. Зато всё сосчитали: вышло на всех тринадцать ящиков. Семиклассников тринадцать, и ящиков столько же.

Совхоз, не вдаваясь в подробности, седьмому «Б» благодарность объявил. И Серафима всем пятерки поставила – за труд. В журнал, естественно.

14 сентября

Вот это номер! «Черченичка» оказалась математичкой. Сегодня первым уроком должна была быть алгебра (впервые в этом году), вдруг «черченичка» входит и произносит:

– Я – ваш новый пе-да-гог. Теперь могу представиться по всей форме: Элла Максимовна. На черчении я к вам только приглядывалась.

Что еще за игры? Мы же не дети. А Эллочка начала расхаживать по классу и громко объявлять, что она любит и чего не любит.

Любит она веселых, красивых, быстрых и сообразительных. Метлищев, оказывается, «красотуля – отворотясь, не налюбуешься». У Румянцевой (у меня то есть) «унылый нос». Безобразие, конечно, слышать такие реплики – от «пе-да-го-га»! Писать мы теперь будем в толстых общих тетрадях, а учиться творчески.

Творчество выразилось в том, что мы самостоятельно стали решать задачи, которые Элла Максимовна сочинила от большого вдохновения.

У меня и у Алевтины (она сидит за мной) был один вариант. В ответе получалась какая-то чушь. Отрицательные дроби в кубе яблок! Мы никак не могли понять, в чем дело, промучились до конца и сдали полупустые листочки. Страшно расстроились (ведь по математике мы в первых рядах). У меня, правда, было одно соображение, но я не стала высказывать его вслух.

На перемене мы с Алевтиной решили пойти в учительскую, выяснить, в чем там собака зарыта.

Эллочка страшно развеселилась.

– Вы просто дурочки, – процедила она с презрением. – Следовало написать: «Задача не имеет решения». Я специально вас проверяла. А остальные-то как, интересно?

– Не знаем, – буркнули мы.

Не будем же сообщать ей, что остальные (их было всего трое, а среди них оказалась и Гущенко), столкнувшись с абракадаброй, потихоньку поменяли варианты. А Туполев взял и подарил Ганне свой листок. (Ганна сориентировалась в первый же день – села с Туполевым за одну парту.)

– Остальные нашли решение! – съехидничала Эллочка. – И молодцы! Сейчас все так поступают. Хочешь жить – умей вертеться! А вам, отличницы, за несообразительность ставлю по троечке.

Голову даю на отсечение, что она просто напутала в условиях. Точнее, выдумала задачу «от фонаря», «на шармачка», кое-как, короче. Ничего сама не прорешала и не проверила. Выходит, и нам надо было схитрить?! В общем, стояли мы как оплеванные. Гадость!

15 сентября

Ну, люди добрые, конец света! Нас учат танцам! Это уже перебор. Наш седьмой «Б» будет первооткрывателем в школе! Отныне по четвергам вводится новый предмет – ритмика. Ведет его Иван Демьянович Рулёв.

Он похож на майского жука и на оловянного солдатика одновременно. У него густые черные брови, голова маленькая, черная и круглая. Метлищев, шут класса, немедленно сочинил такие стишки:

Ходит Иван Демьянович очень странно – будто бы ему отдают команды: «Вперед, шагом марш!» Или: «На-ле-во!» Есть в нем что-то металлическое.

На первом занятии он провозгласил (он не говорил, а именно провозглашал!):

– Первое. Танцевать должен уметь каждый. Второе. Научиться могут все. В цирке даже медведей учат. Поэтому сразу показываю: вальс-квадрат. Это основа основ. Всё элементарно. Раз, два, три – поворачиваемся. Носки делают четкий угол, – Иван Демьянович оглянулся на нас, поднял густые брови, – четыре! – и опять встал к нам спиной.

Все таращили на него глаза. Метлищев давился смехом и страшно гримасничал. В этот момент Иван Демьянович опять обернулся, посмотрел на Метлищева, побагровел и громко, отрывисто скомандовал:

– Оставить помещение!

Метлищев вначале не понял, а потом хихикнул и, пожимая плечами, поплелся к двери.

– Вот так! – удовлетворенно произнес Иван Демьянович и приказал нам делать шаги вальса-квадрата.

Я с ужасом ждала этого момента, потому что с самого детства мама твердила мне, что у меня абсолютно нет музыкального слуха и ритма и что, к несчастью, я, наверное, никогда не научусь танцевать. Она искренне сокрушалась: они-то с папой познакомились на танцах (хотя это странно, всё-таки интеллигентные люди).

Конечно, у меня получалось хуже всех. Я была как белая ворона. Особенно рядом с Воловой и Пожарской. Они-то порхали точно бабочки.

Иван Демьянович уставился на меня немигающим взором (чем дольше он смотрел, тем деревяннее я двигалась) и крупными решительными шагами направился ко мне.

– Как фамилия? – вопросил он.