Николай Богданов - Когда я был вожатым

Так мы и отправились в поход с обозом. Встречные прохожие многозначительно улыбались. Все понимали, что эта старушка, конечно, сопровождает самого маленького пионерчика, шаг которого все время сбивается на рысь.

Ребята злились на бабушку и старались не смотреть на Игорька: ему и так было хуже всех.

В таких сложных обстоятельствах я решил перестроить план похода и усадил отряд в трамвай. При посадке в вагон мне удалось, наконец, отделаться от старушки, но не от узла. Она втолкнула его на площадку прицепа уже на ходу вагона и долго провожала нас, посылая Игорьку воздушные поцелуи.

На конечной трамвайной остановке нас ждал новый сюрприз: мамаша Котова с огромным мешком, в котором оказался трехведерный самовар. Самоварную трубу, обернутую газетами, она важно держала в руках.

Когда наша голоногая команда высыпала из трамвайных вагонов, она отсалютовала нам этой трубой. Расплываясь в улыбке, развернула мешок и, обнажив начищенную до блеска медь самовара, пропела хрипловатым базарным голосом:

- А вот вам, ребятушки, чаеварушка-братушка, пей из него чай, по родителям не скучай!

Какую же Косте пришлось провести работу, чтобы его мамаша совершила такой подвиг!

- Грешила: уже не загнать ли его хочет Костька на какие свои поделки-модельки... Ну вот и доставила сама, убедиться хотела, - громко проговорила она мне на ухо.

Для этих громоздких предметов и для Игорькова бабушкина узла пришлось выделить обозных, которые попеременно и тащили за отрядом трубу, узел, а двое, взяв за ручки, - блестящий, как закатное солнце, самовар.

Теперь, только лишь бы не тащить эти тяжести, ребята наперебой желали понести на закорках малыша. И при желании он мог бы доехать до лагеря верхом, но задорный пацаненок вырывался и все стремился забежать вперед.

За нами, как за странствующим цирком, долго бежала, хохоча и улюлюкая, толпа поселковых ребятишек.

Такие вот непредвиденные обстоятельства испортили нам всю торжественность нашего выхода у Симоновой слободы и сладость первых шагов далекого похода.

КАК БЫЛА ПРОСЛАВЛЕНА ЩЕДРОСТЬ ИГОРЬКА

Кто знавал московские окраины в те годы, помнит, что прямо за Симоновой слободой, тут же за последней остановкой трамвая, начинались поля, овражки, небольшие сады и рощицы. А на полпути к селу Коломенскому с его знаменитой старинной колокольней росли три одиноких дерева - три старых корявых дуба, видавших еще, наверное, соколиные охоты царя Алексея Михайловича в Москворецкой пойме, расстилавшейся внизу зеленым ковром, украшенным голубыми зеркалами озер.

Под тремя дубами мы и устроили привал.

Сняв заспинные мешки, ребята расположились на траве вкусить первую еду первого в жизни походного привала.

- А ну, у кого что есть - в общую кучу! - скомандовал я.

И на расстеленные полотенца посыпались бутерброды с колбасой, с ветчиной, а то и просто куски черного хлеба, слегка сдобренные маслом. Разные были достатки у родителей моих ребят.

Наш "доктор" достал и смущенно положил в общий пай кусок черного хлеба и головку чеснока.

К каждому звену я подходил, и каждое звено кричало разными голосами:

- К нам, к нам, вожатый!

Увидев смущение Шарикова, я опустился на корточки перед общей кучей еды и, помня наше старое комсомольское правило: дар самого бедного для нас самый ценный, - выхватил из общей кучи головку чеснока и черную краюшку:

- Вот, ребята, молодец тот, кто захватил самое лучшее для похода: в черном хлебе - русская сила, а крепкий чеснок - прочищает носок.

И, разрезав черную горбушку на равные куски, разломил чеснок на дольки и подал каждому. А сам, натерев кусок хлеба чесноком и посолив покруче, с этого и начал свой завтрак.

И все звено "Спартак" последовало моему примеру.

Долго потом вспоминали ребята, что этот ломтик хлеба с чесноком был самым вкусным из всего, что едали они в жизни.

А Игорь? Вот он смущенно поглядывает на роковой узел, набитый снедью, и не знает, вынуть ли из него один бутерброд или сколько... Руки его дрожат. И все это под взглядами восьми пар глаз звена имени Либкнехта...

Вот сейчас решается едва ли не вся будущая судьба мальчугана. Его место в товариществе. Быстро подошел я к роковому узлу, поднял его на руки, как младенца, и, понянчив, сказал:

- Скатерть-самобранка, раскройся!

И из развязанного узла вывалилось на полотенце его содержимое, как из рога изобилия.

Тут было даже больше, чем я предполагал. К жареным цыплятам, котлетам, пирожкам с рисом, с мясом прибавились ватрушки с творогом, сладкие булочки с кремом...

- Ура! - крикнул я. - Слава Игорю! С таким товарищем не пропадешь. Добыл пищи не только на звено - на весь отряд!

И при общем веселье стал делить яства по звеньям, включив в пай и третье, девичье звено "Красная Роза".

Игорь сидел с раскрытым ртом, растерянный и подавленный. Все наказы: "Ешь сам", "Не раздавай всем", "Это тебе, Игорек!" - рушились и развеивались как дым. Еще страшно хотелось закричать: "Это мое!" - но уже до сознания дошло: "Слава Игорю!", "Молодец, Игорь!", и от бури противоречивых чувств он... заплакал.

Эта неожиданйость чуть не сбила меня с ног, и, стремясь сохранить равновесие, я с отчаянной решимостью сказал:

- Тут, ребята, заплачешь. Конечно, Игорьку обидно - вот все хвалят его сейчас, все едят пирожки, а ведь только что многие думали: "Обжора, сластена, мамин сынок", пока не догадались, что Игорь совсем не такой. Игорь за товарищество! Подумаешь, эти пирожки! Он жизни не пожалеет!

После этих слов Игорек заплакал почему-то еще горше, и всему девичьему звену едва удалось его утешить.

Я шел рядом с отрядом, печатая строевой шаг, облегченный от бабушкиного узла, и думал:

"Не легко так срыву, с одного раза сделать маменькина сынка человеком... Бывали у нас такие и в комсомоле...

и худо им было".

КАКОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ - САМИМ ПОСТРОИТЬ СЕБЕ ЖИЛЬЕ!

После краткого привала - снова в путь. И вот оно, избранное разведкой заветное местечко - окраина старинного парка на берегу реки. Вид на далекую Москву. А за рекой - луга и озера. Диво, да и только. А какая прелесть говорливый ручей в темном, глубоком овражке!

И никого. Тишина. Слышно, как в парке разговаривают горлинки. В зарослях шиповника настороженно посвистывают малиновки. Кажется, здесь, совсем вот рядом с Москвой, кроме нас, не ступала нога человека. Вот какой-то шалаш, чуть приметный.

Ребята устремляются к нему и шарахаются. Там кто-то есть. Спит, похрапывает. Ба, да это дядя Миша! Он раньше нас сюда добрался и решил отдохнуть. Проснулся, спугнутый шорохом и суетой.

- А, это вы? Заждался! А ну, окунемся, вода хороша, я пробовал.

У сложенных вещей оставили стражу - и к речке. Радуги от брызг, визг девчат. Котов прямо с кручи кульбитом. Шариков степенно - он же "доктор". Забыл снять очки. Общий хохот.