Валерий Гусев - Три кило веселья

Вспучивается зеленая поверхность, выбрасываются на нее обломки, все кипит, перемешивается. Пляшут рваные волны над местом гибели корабля. Крики, глухие взрывы, лопающиеся на воде громадные пузыри.

С ближайших кораблей спускают шлюпки. Взлетают ракеты. Ревут сирены.

Задание выполнено.

В одном таком бою катер был подбит тяжелым снарядом с эсминца. Он разлетелся, как спичечный коробок.

Егорка пришел в себя в шлюпке. Она лениво качалась среди необозримого моря. Сверху яростно светило солнце. Вокруг сверкала морская вода. В шлюпке стонали раненые моряки. Боцман Ваня, моторист Уткин и радист Лебедев. Под решетчатыми сланями шлюпки плескалась красная от крови вода.

Егорка приподнялся, оглядел горизонт - он был ровен и пуст.

Боцман пошевелился, открыл глаза и сказал с трудом, прерываясь:

– Если ты… Егорка, шины… мне на… ногу… наложишь, то я помогу тебе перевязать… ребят.

Егорка сноровисто отодрал рейку от сланей, переломил ее пополам и, по указаниям боцмана, наложил рейки ему на ногу, примотал их толстым шнуром.

Боцман разжал зубы, вздохнул и сказал прерывисто:

– А теперь вот что… Слушай, сынок, мою команду».

ВОРОБЕЙ ЧИЖИК

На этом адмирал прервал чтение и пообещал довершить его при следующей встрече.

Зал загудел разочарованно. Но тут Ленка Понизовская из шестой квартиры завопила на весь зал:

– Стулья по стенкам! Танцы! - И, вскочив на сцену, подбежала к нашему адмиралу: - Разрешите пригласить вас на тур вальса. - И призналась, улыбаясь во весь рот: - Я еще никогда не танцевала с адмиралом.

Адмирал встал, выпрямился во весь свой невеликий рост, сделал красивый поклон седой головой и ответил:

– Позвольте вам, барышня, отказать, - приблизился к ее розовому ушку и что-то туда шепнул.

Ленка ахнула, расстроилась и извинилась. И, как я заметил, больше за весь вечер ни с кем не танцевала. Отказывала всем. Хотя это было ей не просто - первой красавице нашей школы.

– Что он тебе сказал? - подошел я к Ленке.

– Не твое дело. - И с женской логикой добавила: - У него нога до сих пор ранена. Там в ней осколок застрял.

Вот почему наш адмирал подскакивает при ходьбе. Как петушок.

Курочкина окружили ребята, помогли ему сойти со сцены, засыпали вопросами - и он как-то незаметно исчез.

Я разыскал Лешку и сказал ему, что нужно найти нашего раненого адмирала, потому что пора вести его домой.

– Его уже увели, - хмуро сказал Лешка. - На машине.

– Кто?

– Шаштарычи. Они вокруг повертелись. Всякие слова ему наговорили и предложили отвезти домой.

– А ты что? - рявкнул я.

– А я что? Они мне один раз в лоб дали - и все.

– Кто?

– Кот Базилио.

– Ну я ему!…

– Уже не надо, Дим, - спокойно ответил Алешка. - Его уже унесли. В медпункт.

– А… как? - Я растерялся.

– Папа научил. Носком ботинка в коленку.

А я все еще считаю его маленьким и беззащитным.

Мы спустились в вестибюль, вышли во двор. Было сыро и темно. Только гимназия светилась. Там всякие фитнесы шли.

И вдруг на нас надвинулась громоздкая фигура. И грубо спросила:

– Где Каштанов? - Это был Степик.

– Повез адмирала домой.

– Один?

– Со всей компанией.

– Томас с ними?

– Он за рулем был.

– Быстро в машину! - скомандовал Степик.

Мы не стали спорить. В машину так в машину.

Он резко взял с места и через несколько мгновений затормозил у дома адмирала. Возле подъезда стояла машина Томаса. Зеленая «девятка».

Степик вырвал из кармана мобильник, набрал номер и чужим спокойным голосом сказал:

– Абонент 433-77-14? Господин Курочкин? Проверка телефонной сети. Сколько у вас жильцов? Очень хорошо. Не кладите трубку. Кто, кроме вас, еще находится в квартире? Отлично. Все в порядке! Извините, благодарим!

Степик сунул мобильник в карман и уставился на подъезд. И почти сразу из подъезда вышли Шаштарыч и Томас. Они о чем-то говорили. Томас - напористо. Шаштарыч - неуверенно.

Подошли к машине. Томас закурил и сказал довольно громко:

– За все хорошее надо платить. За очень хорошее - вдвое. Понял, шкет?

И он нырнул в машину. И рванул с места. Шаштарыч посмотрел ему вслед и поддал ногой пустую банку из-под «Колы».

Степик, ни слова не говоря, тронул машину, довез нас до дома и попрощался. И молча уехал.

Вот так вот. Небо еще ясное, но тучи уже где-то сгущаются.

Я не люблю, когда впереди что-то неясное. Когда встает конкретная проблема, тут все просто: или решаешь ее в два счета, или ну ее на фиг. Сама решится.

Но когда проблема не ясна, когда не только не знаешь, что делать, но и не уверен, а нужно ли что-нибудь делать вообще, - тут выход один: укрыться с головой одеялом и постараться обо всем забыть.

Но не забывалось. Мне все думалось о нашем адмирале. С одной стороны - отважный герой, смело сражавшийся со страшным врагом, а с другой - слабый, доверчивый, хроменький старичок. Да еще с седым хохолком на макушке. Такого может обидеть всякий. И болонка в подъезде, и продавец в магазине.

Но почему меня это тревожит? К каждому старичку охрану не приставишь. Каждому малышу слезы не вытрешь. Да и надо ли?

Надо совсем по-другому. Надо, чтобы старичок никого не боялся, а малыша чтобы никто не обижал.

И никакая милиция тут не поможет. Милиция у каждого внутри должна быть - она вовремя и остановит. Эта милиция, подумал я, совесть называется.

В школе мне вдруг стало скучно. Раньше я очень любил учиться - все время узнаешь что-нибудь новенькое. А теперь мне стало казаться, что все это новенькое - оно такое маленькое по сравнению с тем, что нам мешает нормально жить и чувствовать не только себя, но и всех - человеками.

Главное, мне думалось, не образование в голове, а образование в сердце.

Я даже как-то с нашей классной об этом решился поговорить. А она: «Чтобы решать сердцем, Дима, надо сначала думать головой. А для этого нужны знания».

Значит, так: чтобы решить, что за человек - ударить его или приласкать, нужно сначала таблицу умножения в голове прокрутить, так? Или формулу соды вспомнить.

А все этот адмирал с хохолком, он мысли такие у меня вызвал.

Маленький, старенький… Мальчонкой воевал, пережил боль от гибели самых близких, терпел боль от ран, хоронил боевых товарищей, смело воевал с врагом. А сейчас? Любой шкет, пробегая по залу, может оттолкнуть его: «Не мешайся, дед, твое время прошло». А если бы не его, деда, время, твоего времени, малец, сейчас и вовсе не было бы. Не мчался бы ты сейчас по пыльному паркету, веселый, здоровый и счастливый, а лежал бы до сих пор в темных запасниках природы. В лучшем случае. Да еще и неизвестно - что из тебя вылупится.

Глупость, конечно, но я подумал: без уважения к прошлому не будет хорошего будущего. Никакого не будет. Пробежавший вот так шкет опять незаметно обезьянкой станет. Шерстью покроется изнутри, и вся его жизнь - схватить первым, сожрать побольше, не дать никому.