Дмитрий Мищенко - Северяне

Охотники увидели, что поляна суживается, горловиной сходится к лесу. Пожалуй, там трудней найти добычу, а то и вовсе ее не сыщешь! Но опасения оказались напрасны: охотники быстро миновали неширокую полосу леса и очутились на огромном пастбище. Неподалеку бродили косяки лошадей, у опушки, над которой кружил сокол, стояли какие-то люди.

Княжна первой осадила около них коня. Возбужденная, раскрасневшаяся, соскочила на землю.

– Вижу, девице не в меру весело, – сурово глянул на нее стоявший возле лебедя старик. – Радуешься смерти птицы? А ведомо тебе, что есть на свете, кроме соколов, еще и коршуны? Они могут налететь и на твою веселую жизнь.

Княжна смутилась и не отважилась подобрать распластанного на земле лебедя.

Стояла, растерянно глядя на старика, не зная, как ответить на грозное предостережение. Но тут подоспели ловчие.

– Ты кто таков? – зычно крикнул ключник, сразу поняв, что старик чем-то попрекал княжну.

– Осмомысл я, ведомо тебе мое имя? – еще более посуровев, мрачно ответил старик.

– А как же, – ехидно усмехнулся ключник, – узнаю княжьего конюшего и оземственца [3], с позором изгнанного князем из городища!

– А я узнал пса гончего! – резко бросил Осмомысл,

– Что?!

Ключник пришпорил коня и поднял копье. Но девушка успела стать между ним и стариком.

– Не смей, Амбал! – крикнула она. – Конюший правду молвил: в этой охоте толку мало. Прикажи всем ехать на княжий двор в Чернигов.

Амбал злобно засопел, но покорился. Ловчие развернули вслед за ним лошадей и, недовольные, молча двинулись в обратный путь. Даже лебедя с собой не взяли.

Когда охотники отъехали на расстояние человеческого голоса, к конюшему подошел молодой парень, молча наблюдавший стычку Осмомысла с ключником.

– Кто это? – спросил он, кивнув на отъезжавших в поле охотников.

– Плохой человек, бродяга, что трется около князя, – хмуро ответил Осмомысл. – В Хозарии на злодействах набил руку, сбежал оттуда, потом сюда приблудился, хитростью да лихим делом в княжий терем прокладывает путь. Злой как зверь, особенно к нашему брату славянину.

Старик и юноша помолчали.

– Я, отец, не о нем хотел спросить… – Юноша запнулся и покраснел, но, набравшись смелости, договорил: – Девушка вон та, кто она?

– Девица? – Конюший повернулся, тревожно посмотрел на сына. – Разве не видишь? Княжна это…

Старик сел на коня и медленно поехал вдоль пастбища. А сын остался на том же месте и долго следил за девушкой в пурпурном плаще, пока она не скрылась в густом сплетении леса.

Потом он обернулся, чтобы пойти к своему коню, да натолкнулся на убитую птицу. Вытащил из-под ее крыла исклеванную голову, положил на траву и задумался.

Хороша ты, белая лебедушка! Будто и жива, и крылья распростерты. Вот-вот взмахнешь ими, взлетишь в поднебесье… Да нет, не видать уже тебе ясной высоты… Кончилась твоя жизнь… Прощай небо синее, прощайте рощи зеленые! Выходит, и там, в далекой вышине, нет покоя… Одним – забава, другим – погибель.

С высокого вала над Десной видно, как стелются внизу дремучие леса. Темной синевой тянутся и тянутся до самого небосклона, со всех сторон обступили Чернигов. Лишь на востоке и юго-западе их рассекает красавица Десна. Обрамленная кудрявыми деревьями, катит она свои могучие волны вдоль наддеснянского вала, широкая, полноводная, и где-то далеко, там, за валом, поворачивает к берегам Днепра – Славутича.

До сей поры знали северяне один только путь из Чернигова: вверх по течению, через курский волок – к Дону широкому. А там либо вниз к берегам Сурожского моря [4]и далее в Тмутаракань [5], или вверх к Белой Веже [6], надежному пристанищу и крепости северян. Оттуда ватаги перетягивали челны волоком и шли через Итиль [7]в море, к персам и арабам.

С давних времен ведом им этот путь. На нем и славу нажили. Известны ныне северяне среди всех сарацин [8]и даже в Багдаде. Люди с берегов Десны – желанные гости в тех краях. Арабы не только уменьшают таможенные пошлины на их пушнину, сами в Чернигове не раз уже бывали с товарами своими. Если бы не Итиль с его данью!.. О, если б не Итиль, князь знал бы, как повести торговлю!

И не в дани тут дело: власть свою хочет утвердить над ним хозарский каганат [9]. Деды пустили свинью за стол, а она и ноги на стол: в Тмутаракани, в славной Белой Веже стоят теперь хозарские воины. А были-то северянские владения, надежные крепости на торговых путях. Да разве только в Тмутаракани? Здесь, на берегах Сейма, купцы хозарские оседло стали жить. Скупают за бесценок дар лесов – пушнину – и караванами везут на арабские рынки. Так недолго и куска хлеба лишиться; нахлынут как саранча и приберут к рукам всю торговлю.

Беда… Эх, собраться бы с силою! Ударить внезапно и прочь за Дон отбросить ненавистных хозар! Подумать только, какие богатства, какие просторы! От берегов могучего Днепра до величавого Донца, и даже далеко за Донцом – до красавца Дона, широко раскинулась между степью и северной Русью земля Северянская. Есть где осесть и хлеб собрать поселянину. Да и людей побольше стало вдоль берегов речных. Раньше, бывало, плывешь от селения к селению сутки, а теперь глянь, как быстро растут повсюду грады и городища! На Десне – Новгород-Северск, Остер, на Сейме – Путивль, Рыльск, Трубецк, а далее и Курск на волоке с Донца в Сейм. Да и по Донцу, по Дону, как грибы, пошли: Чугуев, Змиев, Нежегольск, Катковск. На юге – древнее Липово, Переяслав, на севере – Стародуб, а Любеч, Речица на Днепре, древнейший Сновск на речке Снови. Не хуже града Чернигова поднялись они на земле Северянской как надежные стражи ее.

Собрать бы всех в единую рать, до самого Итиля погнали бы обирал хозар. И навсегда, навеки. Пора, пора уже браться за ум. И времена теперь иные. Раньше держались только за Итиль, за путь на восток. Теперь новый открылся путь – из варяг в греки!

Смотрит князь Черный на широкий плёс раздольной Десны, на веселый бег ее волн, и хочется ему пуститься за ними в широкий Днепр, к морю Русскому [10]. Но туда нельзя. И там уже занято. В Киеве сидит князь Олег – его злой ворог. Едва сел на престол, а уже захватил Любеч – лучшую северянскую пристань на Днепре. Знает, хитрец, чего она стоит: теперь в руках у Киева вся северная торговля. А был бы Любеч северянским, была бы торговля в руках северян. Стали бы мы на пути, и пусть бы помудрил Олег в Киеве своем.

От всего славянского мира был бы отрезан.

Нет, дальше так нельзя: не будь он князь, не будь он Черный, если не вернет Любеч законному господину. Дайте только срок, соберется с силами и вернет!

Окрыленный надеждами, он вскочил с места, зашагал по широкой горнице.

Вошел стоявший на страже отрок, прервал его мысли: