Константин Сергиенко - Кеес Адмирал Тюльпанов

Над приземистой крепостью лопались и отрывались кверху белые шары дыма. Похоже было, что вырос букет огромных одуванчиков. К стенам бежали цепи солдат. Блестели клинки и шлемы. Взмахивая руками, проносились всадники. Рядом с одним бастионом бой шёл уже на стене. Там просто перекатывалась то в одну, то в другую сторону толпа схватившихся. Прыгали и падали вниз люди. В одном месте полыхнуло на солнце красно-жёлтое испанское знамя, но тут же спорхнуло в ров, как птичье перо.

– Матерь божья, – пробормотал судовщик, – что делается… Наших бьют! – вдруг завопил он и бросился в трюм. Оттуда он выкарабкался с какой-то железной штукой – то ли с молотом, то ли с палицей.

– Чего смотрите! – орал судовщик. Глаза его выкатились, на лбу вздулись вены. – Хотите, чтоб взяли Польдерварт?! Чтоб горло нам перерезали?!

Но тут же бросил свой молот и стал разводить руками.

– А чего я один могу? Всё я да я. Хоть бы пушка была…

– Да чего ты, в самом деле, папаша? Отдыхай, – сказал Лис.

– Смотрите! – крикнула Эле. – Смотрите!

Атака откатывалась от стен Польдерварта. Схватка шла уже за рвом.

Конница с яркими перьями, видно испанская, кинулась на выручку, но тут же из-за крепости выметнулась другая и врезалась в испанскую.

– Наши! – крикнул судовщик.

В том месте, где ошиблись всадники, прямо-таки пыль столбом стояла. Потом вырвалась группа и понеслась в нашу сторону.

– Испанцы удирают! – крикнул судовщик.

Сбившись тесной кучкой, группа ехала всё медленней и медленней.

Потом снова помчалась. Теперь мы увидели, что их человек десять, а в середине один всадник держал поперек седла другого.

– Матерь божья… – пробормотал судовщик. – Прямо к нам чешут, разбойники!

И точно, минут через пять лошади танцевали и храпели на берегу перед нашей «Улиткой». Лица у всадников оскаленные, перемазанные. Один с окровавленным лбом, в зелёном камзоле и без шляпы, крикнул разъярённо на ломаном голландском:

– Пронто! Пронто! Собаки! Пускай трап!

Пришлось бросить на берег деревянные сходни. Всадники спешились и внесли на борт раненого испанца. На его бледных щеках, подбородке и синеватой стали нагрудника запеклась кровь. Наверное, офицер. Расшитая серебром портупея держала пустые ножны. За чёрным поясом заткнуты большие пистолеты.

Испанцы загомонили по своему, посмотрели в сторону Польдерварта, где по прежнему шёл бой, трещали выстрелы, звенели клинки. Потом тот, что в зелёном камзоле, показал на раненого и сказал:

– Лейтенант де Орельяна. Ранен сабля. Будем везти Влаардинген.

– Влаардинген! – ужаснулся судовщик. – Но мне нужно в Оверсхи, взять товар, а потом во Фрисландию!

– Собака! – крикнул зелёный камзол и схватил судовщика за грудки. – Везти Влаардинген! Лейтенант де Орельяна!

– Но как же идти во Влаардинген? Надо возвращаться назад и сворачивать по каналу, а там земля мягкая, лошади провалятся.

– Собака, – снова сказал испанец, но уже тихо. Лицо его побледнело, усы топорщились. По лбу вместе с потом катилась каплями кровь. Он вытащил из ножен широкий короткий кинжал и острием приставил к груди судовщика.

– Собака, – прошептал испанец. – Везти Влаардинген…

– Сам ты собака, – вдруг отчётливо сказал судовщик и тоже побледнел.

Он тут же отскочил и схватил с палубы молот.

– Сам ты собака! – крикнул он и швырнул в испанца молот.

Тот судорожно рвал из-за пояса пистолет, но не успел. Тяжелый молот ударил в грудь. Зелёный камзол вскрикнул, перевернулся и ничком повалился на палубу.

– Вот тебе Влаардинген! – крикнул судовщик и кинулся к борту.

Но тут его догнала сабля другого испанца. Она вошла наискосок около шеи.

– Ох! – сказал судовщик. По его изумленному лицу пробежала судорога, и он съехал на палубу, привалившись к борту.

Всё это произошло мгновенно. Никто из нас и пошевелиться не успел.

Тот, что ударил саблей, в чёрном плаще и такой же шляпе, сунул клинок в ножны и мрачно спросил:

– Кто такие?

– Бродячие артисты, – дрожащим голосом ответил Караколь.

– Чей фургон?

– Наш.

– На этом фургоне отвезёте лейтенанта де Орельяну и… – Он подошёл к испанцу в зелёном камзоле, перевернул его обмякшее тело, посмотрел в открытые глаза. – Только лейтенанта Орельяну. Отвезёте во Влаардинген. Вместе с солдатами. Девочка будет менять повязки.

Он посмотрел на крепость Польдерварт, на отступающих испанских солдат и пробормотал:

– Проклятая земля, проклятая война…

Под каблуки его сапог текла через палубу кровь.

Потом я долго помнил случай на барке «Улитка». Судовщик вёл барку за товаром в Оверсхи, и казалось, ничего важнее для него нету. Лис говорил, что погиб он ни за что. Просто не сдержался, а надо было помолчать. Может, и так. Но откуда Лис знает, почему не сдержался судовщик? А если у судовщика вся семья побита испанцами и не осталось никакого терпения? Да мало ли что. Во всяком случае, покинул он этот свет не просто, а увел за собой испанца и, может быть, спас тем самым кому-то жизнь.

А мы против своей воли оказались во Влаардингене на берегу залива. Правда, до Роттердама отсюда не дальше, чем от Оверсхи, но разница в том, что в Роттердаме и Оверсхи стоят войска принца, а здесь, во Влаардингене, несколько рот испанцев, немецких наемников и верных королю Филиппу валлонов.

Теперь я понимал, что атакой Польдерварта испанцы пытались вбить клин между Дельфтом и Роттердамом, но это у них не вышло, а лейтенант Орельяна умер, не доезжая Влаардингена. Всю дорогу он бредил, бормотал то по-испански, то по-голландски. То об эскудо, которых ему не доплатили, то о какой-то Марии. Потом он затих, страшно побледнел, и на лоб упали капли голландского дождя. Вот и всё, что он заработал в наших краях.

Влаардинген отнял у нас пару дней. Становилось жарко, вода в море как парное молоко. Мы с Лисом много купались, а потом лежали на песочке. Пригреешься так и думаешь: куда спешить? Смотришь в морскую даль, и кажется, что, может быть, там, за островами-проливами, упрятана настоящая жизнь, а здесь, у тебя под боком, не самое важное.

Нет, не советую, если есть важное дело, устраиваться на песочке у синего моря. Трудно бывает подняться. Правда, и в Роттердам теперь было попасть не просто. Говорили, что севернее Влаардингена у испанцев много застав.

От нечего делать я присматривался к солдатам, палатки их стояли на берегу залива. Не очень-то они засиживались в лагере, всё больше шатались по улицам и опустошали кабачки. Особого порядка у них не заметил, и если б напасть врасплох, многих можно положить на месте. Между собой они не очень ладили. Валлоны не любили немцев, немцы – испанцев. Они ссорились и часто дрались.