Илона Волынская - Замок Dead-Мороза

Дорога взбиралась все выше, кружа пологими склонами, поросшими густым лесом. Ряды могучих елей с ворохами снега на роскошных лапах ярусами уходили вверх, то приближаясь к дороге так, что ветви царапали крышу мини-вэна, то вновь отдаляясь.

– Надо поторапливаться, – пробормотал отец, с некоторой тревогой вглядываясь в синие тени, расчертившие белизну снега в незаметно подбирающихся сумерках.

– Уже близко, – заторопился брокер. – Тут, за поворотом, деревенька, а от нее еще минут двадцать – и мы на месте! Если захотите, в деревне можно задержаться, поговорить со здешним председателем, или – как его теперь называют – старостой?

– Обязательно! – энергично кивнула мама. – Нам понадобится какая-нибудь крепкая баба в помощь – мы же не можем справляться там одни!

«Мы там вообще не справимся. Хоть одни, хоть в компании, – мрачно подумала Инга. – Без света, без газа, без воды, без тепла… в Новый год! Офигеть можно!»

Ее красавицы одноклассницы в лицее, дочки маминых подружек, и так смотрят сверху вниз, а после этого Нового года и вовсе жизни не станет. Конечно, одна из них умотала с родителями на Тенерифы – встречать Новый год в тепле, вторая – в Альпы, кататься на лыжах. Кое-кто отправился в Париж… И только она, Инга, тащится в эту богом забытую дыру!

Дорога свернула. Инга чуть приспустила стекло – в щель ворвался поток сладкого морозного воздуха. Вдалеке мерно и монотонно лаяла собака.

– Вот и деревня, – радостно сказал брокер.

Из-за следующего поворота на них надвигалась засыпанная снегом темная масса, в которой при некотором усилии можно было угадать почти утонувший в гигантском сугробе дом. За первым домом появился второй, мини-вэн медленно выехал на неширокую улочку, образованную такими же приземистыми, будто каждый сверху лопатой прихлопнули, домами. Отец остановил машину на середине улицы и покрутил головой в ожидании, что к ним кто-нибудь выйдет.

Вокруг была невозмутимая, неподвижная белизна. Дома растворялись на фоне таких же заснеженных гор.

Отец повернул ключ в замке зажигания. Ворчание мотора смолкло, и поверх неподвижности и белизны обрушилась еще и тишина. Казалось, их накрыло стеклянной колбой, сквозь прозрачные стенки которой не долетает ни единого звука.

– Ничего не понимаю! – гневно буркнул отец и вдавил ладонью клаксон. Долгий сигнал разорвал тишь, гулко отразился от снега, прокатился по деревне и растворился в безмолвии.

– В белом-пребелом городе, на белой-пребелой улице стоял белый-пребелый дом… – пробормотала Инга, сама не зная – шутит она, или…

– Это есть мертвый деревня? – вертя головой, как сойка, и восторженно тараща глаза, с любопытством поинтересовалась фройляйн Амалия. – Я читать такое в Германия перед наш отъезд! Я тебе рассказывать, Гюнтер! – Старший брат Амалии, сорокалетний толстяк Гюнтер, кивнул, продолжая полоскать вислые усы в бокале с коньяком из мини-бара. – Только не совсем понимать… – продолжала Амалия. – Жители мертвый деревня умирать сами по себе или их кто-то специально всех убивайт?

– Их олигархи на охотах отстреливают, – не выдержала Инга. Немка со своим дурацким энтузиазмом ее еще от аэропорта достала! – Собираются компаниями, находят деревеньку в каком-нибудь медвежьем углу и давай по жителям палить! Специальное развлечение для богатых!

– А медведи? – глаза фройляйн стали еще больше.

– Какие медведи? – опешила Инга.

– Nun, это же есть их угол! Медвежий!

– А медведей олигархи не стреляют – те, в отличие от жителей деревни, занесены в Красную книгу! – рявкнула Инга. – Или, вы думаете, наши олигархи законов не соблюдают? – она с негодованием уставилась на Амалию.

– Что за глупые шутки, Инга! – возмущенно вскинулась мама. – При чем тут законы и олигархи?

– Действительно – при чем? – пробормотала слегка растерявшаяся Инга.

– Мертвыми, фройляйн Амалия, на самом деле называются деревни, брошенные жителями. Работы там нет, или еще что… – укоризненно покосившись на Ингу, пробормотал брокер Пал Иваныч, нервно оглядывая выбеленные снегом дома. Казалось, те сдвигаются все ближе к нежданным пришельцам, пялясь на них неподвижными, как глаза дохлой рыбы, темными пятнами слепых окон. – Только эта деревня совсем не мертвая. – Пал Иваныч еще раз вслушался в тишину и торопливо уточнил: – Не была мертвой. Я сюда осенью приезжал – все были на месте! Здесь вот староста жил, – он указал на ближайший дом. У калитки висела табличка: улица Центральная, дом 7.

– Название не оригинальное, но верное, – хмыкнул отец, оглядывая сквозь лобовое стекло единственную улицу. – Ладно, поглядим, есть ли в этой мертвой деревне кто живой, – сказал он и взялся за ручку двери.

– Не выходи! – Инга невольно подскочила на заднем сиденье, вцепляясь отцу в плечо.

– Глупости! – отец раздраженно высвободился и, подхватив со спинки зимнюю куртку, выбрался наружу.

Входная дверь ближайшего дома была до половины завалена снегом. У соседнего – тоже. И у следующего. И ни одного огонька. На всю деревню.

Только фары второго мини-вэна, в котором их шофер Витя вез компаньонов отца – дядю Игоря и тетю Олю, его жену, да еще ехал охранник, – немного рассеивали сгущающиеся сумерки.

– Черт! – сдавленно выругался отец, провалившись по колено в снег. Он двинулся к ближайшему дому через сугробы.

Инга рывком открыла дверцу и вышла за ним. После тепла салона от ледяного воздуха перехватило дыхание.

– Папа, стой! Да папа же!

Отец толкнул калитку и шагнул во двор.

Инга успела увидеть только проблеск ярко-рыжей шерсти и исходящую слюной и утробным ревом клыкастую пасть. Отец вскинул руку, защищая горло. Желтые клыки сомкнулись на толстом рукаве куртки. Тварь опрокинула отца в снег и навалилась сверху, страшно, нутряно взревывая. Ее когтистые лапы драли куртку на груди отца.

Из машины несся истошный визг мамы.

– Бабах-бабах-бабах! – грохот выстрелов расколол морозный воздух на тысячу ледяных осколков.

Три пули, одна за другой, со свистом зарылись в снег у самой головы отца. Ошалевшая Инга обернулась. У машины, широко расставив ноги и держа пистолет на вытянутых руках, стоял отцовский охранник. Черное дуло пистолета рыскало, выцеливая зверя…

– Бабах! – пистолет снова плюнул огнем…

Инге казалось, что пуля летит долго, совсем как в кино, и с хрустом входит в тело отца.

Зверь прыгнул, будто подброшенный пружиной. Метнулся в сторону. На мгновение замер, глядя на людей красными, полными люти глазищами, и одним прыжком скрылся за домами.