Юлия Симбирская - Здравствуй, Таня!

Таня наливает мне чай в красивую чашку с лошадкой.

– Точно не хочешь колбасы? А то я убираю в холодильник.

Я мотаю головой. Мне нравится просто пить чай из красивой чашки с лошадкой. Таня открывает холодильник, и с верхней полки на меня смотрит баночка с шоколадной пастой. Я тоже на неё смотрю.

– Шоколадную пасту я тебе не предлагаю. Это крайне вредная еда! – говорит Таня голосом своего папы.

– А колбаса – полезная, – бурчу я.

– Давай не будем спорить. – Таня захлопывает дверцу холодильника.

– Пошли играть в дочки-матери?

Таня стоит насупившись.

– Ты что, думаешь, я жадная? Я могу три банки шоколадной пасты тебе подарить! – Она смотрит на меня с вызовом.

– Не надо, я объемся и умру! – смеюсь я. – Пошли играть, а то скоро родители придут.

Как хорошо, когда друг о тебе заботится.

Серёжке подарили маленькую белую мышку. Мы сидим на полу в его комнате вокруг трёхлитровой банки и наблюдаем. У мышки красные глазки, тонкий розовый хвостик и розовые, просвечивающие ушки. Я смотрю на неё, и сердце у меня ёкает, потому что мне вдруг становится страшно за всех мышек на свете. Такие они крошечные, беззащитные.

– Хорошая мышь, только противная! – говорит Таня.

– Сама ты противная, – тут же отвечает Серёжка.

– Ты что обзываешься? – Не отрывая глаз от банки, Таня пихает Серёжку в бок.

Серёжка заваливается на одну сторону и пытается лягнуть Таню ногой. Я вклиниваюсь между ними, и Серёжка лягает меня.

– Прости, Таня. – Голос у него виноватый.

– Ладно, – отвечает Таня.

Серёжка смотрит с недоумением на неё, потом на меня. Я пожимаю плечами.

Мышка шебуршит в стружках, встаёт на задние лапки. На лапках у неё малюсенькие пальчики.

– Тесновато ей в банке, – говорю я.

Серёжка просовывает в банку свою тоненькую руку, и мышка нюхает его пальцы.

– Мы завтра клетку просторную купим в зоомагазине.

– А как её зовут? – интересуется Таня.

– Элен! – гордо сообщает Серёжка.

– Как? – спрашиваем мы с Таней хором.

– Элен, – повторяет Серёжка. – А что такого?

– Да ничего, только у мышей таких имён не бывает, – говорит Таня.

– Почему не бывает? – Серёжка вскидывает белёсые брови. – У моей бывает. Она сама мне сообщила, что её зовут Элен.

– Ага, так и пропищала: пи-пи-пи, – ехидничает Таня.

Серёжка вскакивает и выбегает из комнаты.

– Зачем ему мышь? Лучше бы хомяка завёл. Они пушистые.

Таня дует в горлышко банки на мышку. Мышка крутит головой, а стружки летят Тане в лицо.

– Фу! – Таня смахивает стружку с подбородка.

– У Серёжки тётя работает в институте, там много таких мышек для опытов. Вот ему одну и подарили. – Я стучу ногтем по банке, мышка Элен встаёт на задние лапки и водит носом.

– Для опытов? – Таня смотрит на меня круглыми глазами. – Это что за институт такой?

– Биологический вроде, – пожимаю я плечами.

– Ужас! – выдыхает Таня.

Тут возвращается Серёжка. Он весь красный, а в руках – картонная коробка.

– Вот, нашёл, ещё не успели выбросить. Здесь мышка сидела. – Он суёт коробку Тане под нос. – Читай, что написано.

– «ЭЛЕН», – читает Таня.

– Вот, видела? – торжествует Серёжка.

На коробке действительно написано «ЭЛЕН» большими синими буквами.

– Видела, конечно. А ты вот это видел? – Таня тычет пальцем в маленькие буковки сверху.

Серёжка читает:

– «Фен».

– Это фен так называется – «ЭЛЕН». А ты – дурень! – заявляет Таня.

Серёжка смотрит на меня несчастными глазами.

Я снова стучу ногтем по банке и зову:

– Элен, Элен! – Мышка встаёт на задние лапки и водит носом. – Вот, она отзывается, – торжествую я, – никакой фен на мой зов не прибежал.

Мы с Серёжкой смеёмся. Таня открывает рот, чтобы возразить, но я за Серёжкиной спиной делаю страшное лицо, и она молчит.

Детская библиотека совсем рядом с нашим домом. Даже дорогу переходить не надо. Мы с Таней часто туда заходим. А в каникулы тем более. Мне нравятся большие кожаные кресла. В таком кресле очень уютно сидеть со стопкой журналов «Друг» на коленях. Стопка «Кот и пёс» тоже годится.

Я одинаково люблю кошек и собак, и мне одинаково нельзя заводить ни тех, ни других. У моей мамы аллергия на шерсть. Однажды я предложила завести голую кошку, но бабушка Вера посмотрела на её портрет в журнале и замахала руками:

– Ужас какой!

– Можно привыкнуть, – сказала я с надеждой.

– Сомневаюсь, – сказала бабушка голосом, которым обычно говорят «ни за что» и «никогда».

Таня тоже смотрит журналы. Но ей больше нравится расставлять их на полках в алфавитном порядке. Когда в библиотеке побывает целая группа детского сада или продлёнка, Тане раздолье. Они такой беспорядок оставляют, что она целый час журналы сортирует – «Мурзилку» к «Мурзилке», «Муравейник» к «Муравейнику». А я в это время читаю «Весёлые животные» или «Юный натуралист». Потом, по дороге домой, рассказываю Тане интересные новости: про крокодила, который живёт в африканской деревушке в одной семье вместо собаки и сторожит дом, а детишки хозяев ездят на нём верхом (кстати, у крокодилов нет шерсти, на них не должно быть аллергии), про рысь Пушинку, у которой в зоопарке родились рысята-альбиносы. Таня внимательно слушает, но потом обязательно интересуется, поставила ли я журналы на место.

Библиотекари любят Таню, как родную дочь. В конце года ей всегда вручают грамоту «Лучший читатель».

У Тани в квартире есть замечательная кладовка, которую домочадцы называют «папин кабинет». Дядя Боря – Танин папа – в этом кабинете, конечно, не сидит, но то, что кабинет именно его, понятно сразу. Там высятся башни из толстых картонных папок с белыми шнурками. В башнях, то есть в папках, прячется старая дяди-Борина диссертация. Из них очень удобно строить королевский замок, главное – не развязывать шнурки. Нам строго-настрого запретили выпускать диссертацию на волю, как злую колдунью или джинна из бутылки. Хотя шнурки завязаны такими узлами, что можно было и не запрещать.

Ещё в кладовке хранятся старые пластинки. Наша учительница труда Евгения Генриховна однажды рассказывала, что из таких пластинок можно сделать цветочные горшки. Таня очень заинтересовалась и притащила несколько папиных из кладовки, а учительница сказала, что у неё рука не поднимается превратить Луи Армстронга в цветочный горшок. Таня обещала принести другие, очень уж хотелось узнать секрет изготовления горшков, но Евгения Генриховна унесла эту тайну с собой на другую работу – в «Лавку чудес». Дяди-Борины пластинки не пострадали.