Ирина Щеглова - Большая книга ужасов 2017

– Рая! – раздался знакомый голос, послышались шаги. Подруга облегченно вздохнула. Мы открыли глаза и уставились на дверной проем.

– Ты дома? – зачем-то спросила Раина мама, заглядывая в комнату.

Я поздоровалась. Она кивнула:

– Здравствуй, Глаша. Ужин приготовила? – обратилась к дочери. – Сейчас отец придет.

– Картошку сварила, – отозвалась Раечка, проворно вскочила и побежала на кухню.

Я догнала ее у печки:

– Ладно, пойду я, не буду мешать.

– Ага, до завтра… Приходи на горку.

От Раечкиного дома до нашего – три двора пройти. Новогоднюю слякоть скрепило морозом, припорошило снегом – хорошо! Вдоль заборов, посыпанная битым кирпичом и золой, – отличная тропинка.

Из окон оранжевый свет, и гирлянды мигают, на тропинке причудливые длинные тени, дальше по улице одинокий фонарь. Изредка лают собаки, глухие заборы, ни одного человека навстречу.

Казалось бы, чего бояться? Но почему-то чудится среди теней движение, мерещатся злобные маски, припавшие к старым доскам забора, среди мельтешения огоньков гирлянд вдруг вспыхивают адским пламенем красные глазища.

Какая я впечатлительная…

Иду и стараюсь шутить сама с собой. Ведь глупо же быть такой трусихой…

Треснула ветка, что-то шмыгнуло в темноте из-под ног, резкий короткий вопль.

Ноги стали ватными, я так и села в сугроб.

С забора на меня пялился соседский котище.

– Васька, ты что, офигел?! – погрозила ему кулаком и вылезла из сугроба.

Побрела дальше, отряхиваясь и ругая себя. Кот проводил меня гневным взглядом. С его точки зрения – это мы, неуклюжие люди, вечно попадаемся под лапы и мешаем жить.

Вот он – наш дом. Дотянулась рукой, повернула деревянную щеколду, отворила калитку. Во дворе темно. На веранде лампочка не горит. Только окна в большой комнате чуть подсвечивают – телевизор работает.

Ошибиться трудно – дорожка бетонная до самого крыльца.

Я уже поднялась по ступенькам, взялась за дверную ручку, как вдруг… Я посмотрела налево, просто так, машинально, сама не знаю зачем – мы часто не можем объяснить свои поступки, тем более такие незначительные.

Я чуть повернула голову и посмотрела…

В глубине двора у нас летняя кухня, небольшой домик – одна комната с печкой и окошком, остроконечная крыша, под стрехой ласточкино гнездо, на чердаке сено. Так чудесно было спать на летнем сеновале, так пряно пахло сухими травами, продубленными солнцем!..

Картинки воспоминания пронеслись мгновенно.

На крыше кто-то сидел, на самом ее коньке. На ночном небе отчетливо проступало темное пятно, очертаниями напоминающее то ли крупную птицу, то ли кота, тоже не мелкого.

Поморгав, я посмотрела еще раз – никого.

Но почему-то стало страшно, спина похолодела, как будто там, прямо за мной, стоял кто-то и сверлил недобрым взглядом… Чужое ужасное присутствие ощущалось так отчетливо: еще мгновение – и нечто жуткое прикоснется, схватит, уволочет в ночь, в темень непроглядную, туда, откуда нет возврата…

Охваченная ужасом, почти лишенная воли, я толкнула дверь и, ввалившись в сени, захлопнула ее за собой, лязгнула засовом, прижалась спиной… Сердце бухало по ребрам, вот-вот выскочит, ноги ватные.

Отдышалась, бормоча:

– Вот дура, чего испугалась… нет там никого…

Бабушка сидела у стола и читала книгу. Подняла голову на звук шагов и открывающейся двери:

– Глаша?

– Я… – Сбросила ботинки, повесила куртку. – Ба, тут совы живут?

Она подняла голову, поправила очки:

– Живут, конечно.

– А зимой?

– И зимой, – ответила бабушка. – Они спать не ложатся.

Понятно: значит, я видела крупную сову или филина. Они же ночные птицы, бесшумные, летают неслышно.

В большой комнате приглушенно бормочет о чем-то полусонный телевизор. Дед ушел спать и забыл выключить.

Я стелю себе на диване, но спать не хочется, еще и десяти нет. По одному из каналов идет невнятный ужастик без начала и конца. Хорошо, что я скачала заранее несколько книг, к тому же в недрах шкафа живут древние романы в темных переплетах с пожелтевшими страницами и роскошными иллюстрациями – трепетные красавицы в шелках и бархате, кавалеры в камзолах и шляпах с перьями, битва индейцев с ненавистными бледнолицыми, рыцарский турнир, несущиеся всадники с тяжелыми копьями наперевес…

Полустертые тиснения имен: Фенимор Купер и Жорж Санд, Александр Дюма и Роберт Льюис Стивенсон, Вальтер Скотт и Джек Лондон… Их всего несколько десятков, но они потрясающие!

Может быть, Гоголя?

Нет, почти наизусть знаю.

Трогаю пальцами корешки, вытаскиваю наугад:

А. К. Толстой «Избранное». Открываю и читаю – «Упырь».

Как раз соответствует настроению.

Бал был очень многолюден. После шумного вальса Руневский отвел свою даму на ее место и стал прохаживаться по комнатам, посматривая на различные группы гостей. Ему бросился в глаза человек, по-видимому, еще молодой, но бледный и почти совершенно седой…

Непривычный текст, как бы нарочно замедленный, изобилующий мелкими деталями и подробностями, устаревшие слова и выражения – мне приходилось вчитываться, я старалась представить себе бал и бледного Рыбаренко с его жутковатым рассказом о мертвецах, затесавшихся меж живыми.

– Смотрите-ка, как смешно прыгает этот офицер, – сказала толстая девица. – Эполеты так и бьют по плечам, того и гляди пол проломает…

Я рассмеялась, потому что плясун был очень маленького роста, а подпрыгивал как кузнечик, все выше и выше.

Руневский танцевал с Дашей, толстую девицу пригласил маленький офицер, все кружились, и люди, и вампиры, мелькали лица, подрагивало пламя свечей, вспыхивали бриллианты, и все двигалось, шуршало, пламенело.

Бал меня отвлек, а ведь я должна была предупредить Дашу, чтоб она ни в коем случае не соглашалась ехать на дачу к Бригадирше!

Погасли свечи, умолкли скрипки, остановилась бешеная пляска, я потеряла из вида Дашу и Руневского – что теперь с ними будет?

Разъезжались усталые гости.

Глухая полночь, меня давно ждут дома, волнуются.

Бегу по темной заснеженной улице – вот наш дом, окна веранды светятся, толкаю дощатую калитку.

Крышка гроба, прислоненная к штакетнику у крыльца, кажется алой. Нашитое из белых полосок ткани восьмиконечное распятие резко выделяется на этой пронзительной красноте. Три ступеньки, у средней незакрепленная доска, много раз чиненая.

Женщина стоит передо мной в потоке электрического света, бьющего с веранды, – загорелая, черноволосая, в красной кофте с глубоким декольте и узкой черной юбке, широко и весело улыбается мне, спрашивая: «Кто там?»

– А вы кто?

– Своя!

Присматриваюсь, но никак не могу вспомнить… Дальняя родня, что ли…