Константин Станиславский - Работа актера над собой в творческом процессе воплощения

Вы думаете, что у вас вашижесты, вашапоходка, вашаманера говорить. Нет, всеобщая,однажды и навсегда утвержденная для всех актеров, променявших искусство на ремесло. Вот если вам вздумается как-нибудь показать со сцены то, что мы еще никогда не видали, явитесь на подмостках самим собой, таким, какой вы в жизни, то есть не «актером», а человеком Говорковым. Это будет прекрасно, потому что человекГоворков куда интереснее и талантливее актераГоворкова. Покажите же нам его, так как актера Говоркова мы смотрим всю жизнь, во всех театрах.

Вот от человека Говоркова, я уверен, родится целое поколение характерных ролей. Но от актера Говоркова ничего нового не родится, потому что ассортимент ремесленных штампов до удивления ограничен и до последней степени изношен.

После Говоркова Аркадий Николаевич принялся за проборку Вьюнцова. Он заметно становится к нему все строже и строже. Вероятно, для того, чтобы забрать в руки распустившегося молодого человека. Это хорошо, полезно.

— То, что вы нам дали, — говорил Торцов, — не образ, а недоразумение. Это был не человек, не обезьяна, не трубочист. У вас было не лицо, а грязная тряпка для вытирания кистей.

А манеры, движения, действия? Что это такое? Пляска святого Витта? Вы хотели укрыться за внешний характерный образ старика, но вы не укрылись. Напротив, вы больше, чем когда-нибудь, со всей очевидностью и яркостью вскрыли актера Вьюнцова. Потому что ваше ломание типично не для изображаемого старика, а лишь для вас самих.

Ваши приемы наигрыша лишь сильнее выдали Вьюнцова. Они принадлежат только вам одному и ни с какой стороны не имеют отношения к старику, которого вы хотели изобразить.

Такая характерность не перевоплощает, а лишь выдает вас с головой и представляет вам повод к ломанию.

Вы не любите характерность и перевоплощение, вы их не знаете, они вам не нужны, и о том, что вы дали, нельзя говорить серьезно. Это было как раз то, чего никогда, ни при каких обстоятельствах не надо показывать со сцены.

Будем же надеяться, что эта неудача образумит вас и заставит наконец серьезно подумать о вашем легкомысленном отношении к тому, что я вам говорю, к тому, что вы делаете в школе.

Иначе будет плохо!

К сожалению, вторая половина урока была сорвана, так как Аркадия Николаевича опять вызвали по экстренному делу и вместо него занимался с нами Иван Платонович своими «тренингом и муштрой».

……………………… 19… г. {5}

Торцов вошел сегодня в «малолетковскую квартиру» вместе с Вьюнцовым, которого он по-отцовски обнимал. У молодого человека был расстроенный вид и заплаканные глаза, очевидно, после происшедшего объяснения и примирения.

Продолжая начатый разговор, Аркадий Николаевич сказал ему:

— Идите и пробуйте.

Через минуту Вьюнцов заковылял по комнате, весь скрючившись, точно парализованный.

— Нет, — остановил его Аркадий Николаевич. — Это не человек, а каракатица или привидение. Не утрируйте.

Через минуту Вьюнцов стал молодо и довольно быстро ковылять по-стариковски.

— А это слишком бодро! — снова остановил его Торцов. — Ваша ошибка в том, что вы идете по линии наименьшего сопротивления, то есть от простого внешнего копирования. Но копия — не творчество. Это плохой путь. Лучше изучите сначала самую природу старости. Тогда вам станет ясно то, что надо искать в себе.

Почему молодой человек может сразу вскочить, повернуться, побежать, встать, сесть без всякого предварительного приготовления и почему старик лишен этой возможности?

— Он старый… Во! — сказал Вьюнцов.

— Это не объяснение. Есть другие, чисто физиологические причины, — объяснял Аркадий Николаевич.

— Какие же?

— Благодаря отложениям солей, загрубелости мышц и другим причинам, разрушающим с годами человеческий организм, сочленения у стариков точно не смазаны. Они скрипят и заедают, как железо от ржавчины.

Это суживает широту жеста, сокращает углы и градусы сгибов сочленений, поворотов туловища, головы, заставляет одно большое движение разбивать на много малых составных и готовиться к ним, прежде чем их делать.

Если в молодости повороты в пояснице совершаются быстро и свободно под углом в пятьдесят, шестьдесят градусов, то к старости они сокращаются до двадцати и производятся не сразу, а в несколько приемов, осторожно, с передышками. В противном случае что-то кольнет, где-то захлестнет или скорчит от прострела.

Кроме того, у старика сообщение и связь между повелевающими и двигательными центрами совершаются медленно, так сказать, со скоростью не курьерского, а товарного поезда, и протекают с сомнениями и задержками. Поэтому и ритм и темп движения у старых людей медленный, вялый.

Все эти условия являются для вас, исполнителя роли, «предлагаемыми обстоятельствами», магическим «если бы», в которых вы должны начать действовать. Вот и начните, упорно следя за каждым своим движением и соображая, что доступно старику и что ему не под силу.

Не только Вьюнцов, но и мы все не удержались и начали действовать по-стариковски в предлагаемых обстоятельствах, объясненных Торцовым. Комната превратилась в богадельню.

Важно то, что при этом чувствовалось, что я по-человечески действую в определенных условиях стариковской физиологической жизни, а не просто по-актерски наигрываю и передразниваю.

Тем не менее Аркадию Николаевичу и Ивану Платоновичу то и дело приходилось ловить на неточности и ошибках то одного, то другого из нас, когда мы допускали или слишком широкое движение, или скорый темп, или другую физиологическую ошибку и непоследовательность.

Наконец, кое-как, при большом напряженном внимании мы наладились.

— Теперь вы впадаете в другую крайность, — поправлял нас Торцов. — Вы все время, без остановки, держите один и тот же медленный темп и ритм в походке и чрезмерную осторожность в движениях. У стариков это не так. Для иллюстрации моей мысли я расскажу вам одно из моих воспоминаний.

Я знал столетнюю старушку. Она могла даже бегать по прямому направлению. Но для этого ей приходилось сначала долго налаживаться, топтаться на месте, разминать ноги и начинать с маленьких шажков. В эти моменты она походила на годовалого ребенка, который с такой же сосредоточенностью, вниманием и вдумчивостью учится делать свои первые шаги.

После того как ноги старушки размялись, заработали и движение приобрело инерцию, она уже не могла остановиться и двигалась все быстрее и быстрее, доходя почти до бега. Когда она приближалась к предельной линии своего стремления, ей уже было трудно остановиться. Но вот она дошла и встала, точно двигатель без паров.

Прежде чем начинать новую труднейшую задачу — повертывание, она долго передыхала, а после опять начиналось долгое топтание на месте, с озабоченным лицом, напряженным вниманием и всяческими предосторожностями.