Бенито Мерлино - Феллини

В документальном фильме «Федерико Феллини: Я великий лжец», созданном в 1992 году Дамианом Петтигрю, Феллини заявляет:

«Память — это такой таинственный, такой неопределенный инструмент. Порой она сталкивает нас с чем-то, чего и не было в нашей жизни, но она являет нам это в таких измерениях, в таких ощущениях, которые мы неспособны осознать, но мы почему-то уверены, что пережили это, что это было на самом деле. Меня совершенно естественным образом тянуло придумать себе детство и юность, отношения внутри семьи, связи с женщинами, другую жизнь. Мне кажется, что я постоянно что-то придумываю. Мои выдумки мне представляются намного более реальными и интересными, чем действительность. Таков случай с моим родным городом Римини: настоящий город, где я родился и вырос, отступает на задний план, уступая место городку, вымышленному в мельчайших деталях в моих двух фильмах: „Маменькины сынки“ и „Амаркорд“. Теперь мне кажется, что вымышленный Римини оказал гораздо большее влияние на мою жизнь, чем топографически выверенный приморский городок Римини. Короче говоря, я великий лжец, таков вердикт».

Семья Феллини часто переезжала. После авеню Дарданелли жила в палаццо Рипа, авеню Огусто, 115, в самом центре города, а в апреле 1926 года — на улице Алессандро Гамбалунга, 48, в палаццино Чешина, вилле с небольшим садом перед ней и большим огородом позади, с видом на театр Политеама. Однажды Федерико услышал громогласные крики в глубине сада: «Убийца! Убийца! Я тебе кости переломаю, я тебя разорву на куски!» Это была репетиция знаменитой труппы из Неаполя «Белла Стараче Сайнати». В ту пору Федерико было чуть больше семи лет, так как труппа «Стараче» была распущена в 1928 году. Невысокий каменный забор отделял сад от здания театра. Повиснув на заборе, мальчик таращил глаза так старательно, что один из артистов обратил на него внимание, помог перемахнуть через забор и позволил войти в таинственную пещеру. Его поразили декорации, лакированное дерево, темно-красный занавес. Молодая женщина, занимаясь вязанием, подавала реплики актеру в баскском берете. Вдруг голос матери вернул Федерико к реальности: «Федери! Макароны готовы! Быстро к столу!»

Несколько дней спустя родители взяли его на спектакль. Огромный черный локомотив, появившийся из глубины сцены, угрожал раздавить женщину в трико, привязанную к рельсам. Она была спасена в последний момент, как раз перед тем, как опустился тяжелый занавес из красного бархата. Спасителем оказался мужчина, в котором Федерико узнал актера в баскском берете. Восторженное отношение Феллини к театру, к спектаклю, который он увидел вслед за цирковыми представлениями и своими марионетками, сохранится у него на всю жизнь.

В феврале 1929 года Феллини переберутся в палаццо Дольчи на улице Чезаре Клементини, 9. В этом доме 7 октября 1929 года Ида родила дочь, которую назвали Мария Маддалена. Вскоре два ее старших брата переименуют ее в Баголо. Она станет актрисой театра. Намного позже, в возрасте шестидесяти двух лет, она попробует силы в кинематографе и опубликует две книги стихов, подкупающих своей простотой и искренностью: «Эпизоды из жизни перегруженной домашней хозяйки» и «За столом с Федерико Феллини».

В апреле 1931 года семья Феллини переезжает на соседнюю улицу Данте Алигьери, 9. С наступлением нового учебного года Федерико стал посещать лицей Юлия Цезаря. По его словам, это было огромное высокое здание с лестницами, которым, казалось, нет конца, а грозного директора лицея ученики прозвали Зевсом. На протяжении всех лет учебы в лицее соседом по парте Федерико был Луиджи Бенци, сын каменщика, которого товарищи прозвали Титта. В итальянских школах было принято не менять соседа по парте из класса в класс в течение всех лет учебы, конечно, если не возражал преподаватель (который, например, не хотел, чтобы рядом сидели явные нарушители дисциплины). Нередко это приводило к тому, что между учениками возникала глубокая дружба, продолжавшаяся и после окончания лицея. Так было и с Федерико Феллини и Луиджи Бенци, которые дружили на протяжении всей жизни.

Это были годы увлечения Гомером и «битвами» после занятий. Под впечатлением от прочитанной «Илиады» ученики лицея разыгрывали на небольшой средневековой площади ожесточенные битвы троянцев с ахейцами. Федерико выступал в роли Одиссея, а Титта изображал Аякса. Когда им надоедали эти сражения, они придумывали другие развлечения. Федерико, Титта и присоединившийся к ним Риккардо, младший брат Федерико, в своих проказах выходили далеко за границы дозволенного. Эти шалопаи незаметно снимали простыни и бюстгальтеры, сохнущие во дворах домов, или воровали копченую селедку, выставленную на прилавках торговцев, а также семечки, оливки, апельсины в бакалейных лавках. После каждого набега они собирались в гараже отца Титта, чтобы поделить добычу. Но в один прекрасный день кто-то из соседей рассказал об их проделках матери Федерико. Ида застала их на месте преступления, надрала приятелям уши, заставила их прочитать Отче наш и признаться во всем. Затем она отвела их в церковь, где велела встать на колени перед Мадонной и просить прощения.

Ида была очень набожной и мечтала отправить Федерико в семинарию, когда тот подрастет. Урбано был постоянно в разъездах, поэтому именно она занималась будущим сыновей. Она строго придерживалась нравственных принципов, тогда как муж был намного более снисходительным по отношению к детям, конечно, потому, что видел их гораздо реже. Ида отправляла детей спать в половине девятого и рано будила их по утрам, чтобы они успели хорошо позавтракать и даже повторить уроки перед уходом в школу.

В то время Федерико был настолько худым, что товарищи прозвали его Ганди, а еще называли килькой. Он очень страдал от своей чрезмерной худобы, хотя и не признавался в этом, и летом на пляже стеснялся надевать плавки. И все же ему очень хотелось барахтаться в море, которое его так влекло. Он воображал, что в морских глубинах водятся разные чудовища и другие чудеса. Но комплекс неполноценности из-за позорной худобы был сильнее желания искупаться. Поэтому он никогда не научится ни плавать, ни танцевать и, что может показаться невероятным для итальянца, — никогда не будет играть в футбол!

Зимой, когда были закрыты магазины и отели, а улицы пустынны, Федерико любил раствориться в тумане, окутывающем Римини, слышать крики друзей, ищущих его, и оставаться одному, не отвечая им. Он погружался в мечты с неким ликованием, наслаждаясь необычайной тишиной, которую едва слышно нарушал только шум моря. «Мне нравилось, чтобы меня жалели, чтобы я казался непонятым, загадочным. Мне нравилось чувствовать себя жертвой». Он дошел до того, что изобразил свое самоубийство: измазал лоб и руки красными чернилами, затем улегся на мощенный плитками пол у основания лестницы и, несмотря на ледяной холод, терпеливо ожидал, чтобы кто-нибудь его обнаружил. Он все же горячо молился о том, чтобы это не была его мать, которая, обезумев от горя, могла бы сама броситься с лестницы. К счастью, его нашел дядя. Он постучал своей тростью по коленям Федерико и приказал решительно и невозмутимо: «Поднимайся, маленький шут, и немедленно умой лицо».