Михаил Бейлькин - Секс в кино и литературе

Кинокамера послушно стрекотала.

Дебри таинственной квартиры, её странный и опасный обитатель волновали воображение девушки и манили к себе. Она вновь открыла заветную дверь и обнаружила представителя местной фауны: у знакомого радиатора сидел кот. Жанна тут же превратилась в хищницу явно кошачьей породы, но более крупную, чем её добыча. Шипя и угрожающе вытянув вперёд руку, с как бы выпущенными когтями, она по-пластунски преследовала убегающего кота. Охота была прервана самым бесцеремонным образом: дикая хищница, настигающая свою жертву под туземную музыку и рокот африканских барабанов, уткнулась в чьи-то ноги. В комнату вошёл грузчик, вносящий мебель.

— Стучаться надо! — сквозь зубы прошипела Жанна, поднимаясь с пола и отряхивая пальто. Впрочем, она тут же вошла в роль расторопной опытной хозяйки, указывая, куда ставить принесенные стулья и кресла. Лишь одного она не знала: где разместить громадный пружинный матрас.

— Я его не заказывала, — призналась хозяйка.

— Ничего, муж сам подыщет ему местечко! — нашёлся один из грузчиков, и Жанна тут же выдала всем щедрые чаевые.

Мужественный абориген таинственной квартиры не замедлил явиться. На сей раз он был причёсан и выглядел вполне прилично. Он даже снял своё пальто, чего не удосужился сделать во время их бурной половой близости накануне. Теперь он повесил его на спинку стула. Впрочем, нравы аборигена остались по-прежнему нецивилизованными. Со словами: «Кресло должно стоять у окна!» — мужчина перетащил его в предназначенный для него угол вместе с сидящей в нём Жанной.

Девушка безропотно расставляла мебель по указке незнакомца и даже помогла ему расстелить матрас. Наконец, она заявила:

— Эй, месье, послушайте, как вас там зовут, мне пора уходить!

— У меня нет имени!

— Но как же мне к вам обращаться?! А моё имя вы хотите узнать?

Поль одним прыжком бросился к ней и грубо зажал ей рот своей широкой ладонью.

— Нет, нет и нет! Я не хочу его знать. У тебя нет имени и у меня его тоже нет. Понятно?! Никаких имён — это главное условие.

— А какой в этом смысл?

— А такой: я ничего не хочу знать о тебе, как тебя зовут, откуда ты тут появилась, чем зарабатываешь себе на жизнь. Понятно?! — почти рычал Поль. — Нам надо забыть всех людей, забыть, чем и как мы жили прежде, всё забыть! Мы будем тут встречаться, ничего не ведая о том, что происходит с каждым из нас за стенами этой квартиры.

— Я так не смогу! А ты можешь?

— Я не знаю… Ты боишься? Испугалась?

Вместо ответа покорённая Жанна сказала просто:

— Пойдём! — и увлекла Поля за собой к огромному матрасу, расстеленному на полу.

В один из последующих дней разговор об именах возобновился в новом ключе. Оба сидели голыми на матрасе, обнявшись и обхватив друг друга ногами.

— Это прекрасно — ничего не знать друг о друге! — воодушевлённо говорила Жанна. — Я сама придумаю тебе имя!

— О господи, как только меня не называли! Я вырос и прожил с этими именами, и все они омерзительны. Лучше называть меня, рыгая или рыча. Р-р-р! — зарычал Поль.

— Это очень мужественное и древнее имя — Р-р-р! — тут же включилась в игру Жанна.

— Это моя фамилия. А имя вот: Ррррр!

Оба, рыча и хохоча, принялись целоваться.

— А давай сидеть друг против друга, вот так обнявшись, и только глядеть друг на друга и чувствовать наши тела, ничего не делая. Может быть, мы сумеем кончить без введения члена?

— Ты сосредоточилась?

— Да.

— Кончила уже?

— Нет. Это очень трудно.

— Да ты же не стараешься!

— Послушай-ка, что я придумала! Давай я буду Красной Шапочкой, а ты — Серым Волком. Какие у тебя сильные руки!

— Это чтобы насиловать тебя и заставлять делать всё, что я хочу!

— Какие у тебя ногти и когти!

— Это чтобы вцепиться тебе в задницу!

— Какой у тебя длинный язык!

— Это чтобы облизывать тебя во всех местах!

— А это зачем?

— А это твоё и моё счастье. Это — конец, болт, винт, палка, бита, прибор, кол, кок, петух … — Поль сыпал названиями члена, демонстрируя знание молодёжного сленга.

— Я чувствую себя ребёнком, мне так хорошо с тобой! — в упоении призналась Жанна.

Однажды у любовников состоялся серьёзный разговор.

— Почему ты не возвращаешься в Штаты? — спросила Жанна.

Поль, лёжа на матрасе, искусно наигрывал на губной гармошке печальную мелодию.

— Не знаю. Наверное, из-за плохих воспоминаний. Мой отец был пьяницей, бабником, грубияном и скотиной. Его потом посадили в тюрягу. А мать… О, она была поэтической натурой, но тоже, увы, алкоголичкой. Мать учила меня любить природу. Но ярче всего в мою память запала сценка — к нам пришла полиция, а она, пьяная в стельку, валяется нагишом на полу. В моих школьных воспоминаниях одна нудятина, тоскливые сборища, куча всяких неприятностей. Мы жили в маленьком городишке; кругом сплошь фермы. В мои обязанности входило доить корову. Занятие, в общем-то, мне нравилось. Но в памяти занозой засело как меня облажал отец. Однажды я прифрантился: решил сводить девчонку на баскетбол. И только я собрался выйти из дому, отец (его ещё тогда не посадили) спросил:

— Ты корову подоил? Если нет, то иди доить.

Я ему говорю: «Потом всё сделаю. Сейчас у меня нет времени переодеваться, я уже в спортивной форме!» Но он ни в какую: «Иди, давай, дои!»

Я так опаздывал на матч, что не переобулся. После дойки дерьмо так и осталось на спортивных ботинках. От меня жутко разило в автобусе и на стадионе…

Наш двор был грязный, загаженный, но за ним расстилался гречишный лужок. Там мой пёс, мелкий чёрный голландец, гонялся за кроликами. Чтобы выследить зверька, он всякий раз выпрыгивал из травы. Он так ни одного и не поймал, но этот его лай и прыжки — единственное светлое пятно в воспоминаниях детских лет. — Поль перемежал свой рассказ грустными звуками, извлекаемыми из губной гармошки.

Жанна тоже поделилась с Полем секретами своего детства. Жениху с его кинокамерой-шпионкой она ни за что не стала бы их выкладывать! Правда, интересы любовника были странно прихотливыми: он запрещал произносить какие-либо имена, зато жаждал от Жанны рассказов о её развратных детских похождениях. Эти его ожидания были напрасными: она твёрдо настаивала на своей непорочности и в детстве, и в отрочестве.

Их диалог высветил своеобразный парадокс. Поль заявил Жанне, возмутившейся по поводу того, что он якобы принимает её за шлюху:

— Да нет же, успокойся, ты — обычная девушка со старомодными взглядами на секс!

И в то же время он приписывал своей подруге очень ранний и, по возможности, грязный сексуальный опыт:

— А как ты впервые отдалась мужчине? Наверняка, за конфетку!

— Нет, в детстве я была не такой. Я писала стихи, мечтала о романтических приключениях, рисовала рыцарские замки.