Федерико Феллини - Джинджер и Фред

— Для немецкого «Космополитэн» ты должен ответить на следующие вопросы: «Что вы думаете о гомоэротических импровизациях?»; «Какое впечатление производите вы на женщин?»; «О каком актере и о какой актрисе вы можете сказать, что он (она) обладает эротической притягательностью и почему?»

— Дать письменное разрешение новому рок-ансамблю называться «Чао, Феллини».

— CENSIS [17] Центр по обработке статистических данных. хотел бы получить твои ответы на анкету «обследование района Римини с целью выявления его экономического, территориального и инфраструктурного потенциала».

— Некая синьора спрашивает, не возьмешься ли ты расписывать ткани, чтобы создать новое направление в моде.

— MUSSEE DE LA CHAUSSURE [18] Французский музей обуви. спрашивает, не можешь ли ты прислать им какой-нибудь свой ботинок для пополнения его экспозиции.

— Один бразильский журналист просит твоего разрешения использовать название фильма «И плывет корабль» для своей книги о бразильской политике.

— Пришло письмо от американца, которого интересует, какой марки часы носил Марчелло Мастроянни в фильме «8 1/ 2».

— Один из бельгийских университетов организует конференцию на тему «Италия Феллини» и приглашает тебя принять в ней участие.

— Требуется твое разрешение для перепечатки в каком-то шведском учебнике твоей статьи «Милле Милья [19] Традиционные итальянские велогонки. », опубликованной когда-то издательством «Риццоли».

— Какая-то стокгольмская дискотека просит разрешения именоваться «ФЕЛЛИНИ».

— Американская школа театрального искусства спрашивает, нельзя ли включить монолог Джельсомины из фильма «Дорога» в свое учебное пособие по подготовке молодых актеров.

— Передача «Воскресенье в...» приглашает тебя на открытие какой-то выставки, посвященной мореходству. Ты должен там выступить и сказать что-нибудь о кораблях, в которых ты наверняка знаешь толк, раз уж ты снял фильм «И плывет корабль» и показал лайнер «Рекс» в «Амаркорде».

Кроме того, Феллини просят написать предисловие или введение к следующим изданиям:

— К фотоальбому, посвященному пляжам Романьи.

— К фотоальбому о пляжах вообще.

— К книге о романьольской кухне.

— К книге о белой магии.

— К книге о черной магии.

— К альбому эротических фотографий.

— К книге о Риме.

— К серии книг о Венеции.

— К нескольким книгам о комиксах.

Во время монтажа фильма Феллини пришлось съездить в Венецию, где жюри Биеннале присудило ему «Золотого льва» в знак признания всей его творческой деятельности. Он понимал, что там придется выступить с маленькой благодарственной речью, и старательно готовился к ней. Но в Венеции все в один голос стали просить его — ради бога! — ничего не говорить: телевизионное время зажало всех в свои железные тиски, так что нельзя выкроить и десяти секунд. Феллини покорно согласился и принял приз молча.

Сказать же он хотел следующее:

«Получая столь почетный приз в присутствии множества друзей и персон, играющих весьма важную роль в жизни страны, я испытываю неловкость и замешательство, как если бы я вдруг оказался вместе со своими школьными товарищами перед лицом директора и преподавателей, то есть перед людьми, которые обычно призваны тебя строго судить, а сегодня почему-то доброжелательно улыбаются... Что за праздник, кого поощряют? Неужели премии удостоен именно ты? За успехи в учебе? Значит, ты окончил учение и покидаешь школу? Пожалуй, именно такого самоощущения награжденного выпускника мне всегда немного не хватало, ибо оно на какое-то мгновение отрывает меня от веселой суматохи, являющейся, на мой взгляд, неотъемлемой частью дела, которым ч занимаюсь, и обязывает к некой официальности, к роли, которая требует от меня большей мудрости, сознательности, зрелости, взрослости, наконец. В общем, всего того, что я неизменно старался отложить на завтра.

Сама торжественность и великолепие этого праздника, признание моей деятельности как бы требуют от меня обязательства поставить точку и с завтрашнего дня никаких фильмов больше не делать. Но такого решения я принять не в состоянии и, насколько это зависит от меня, совершенно не собираюсь активно отказываться от кино, которое по-прежнему так или иначе остается смыслом всей моей жизни.

Существуют всякие данные, статистические выкладки, прогнозы, научные исследования, имеющие тенденцию свидетельствовать об окончательном отмирании той формы самовыражения, с которой я неразрывно связан. Не думаю, что все обстоит именно таким образом. Я слышу, как вокруг раздаются все более настойчивые голоса, твердящие, что создание фильма обходится слишком дорого — все дороже и дороже; поэтому фильм нуждается во все увеличивающейся зрительской массе, в этаком беспредельном партере планетарного масштаба, способном возместить затраченные деньги. А потому фильмы должны быть все более безликими, все более единообразными, подходящими для всех, как любой другой товар: какой-нибудь напиток, автомобиль, костюм, пара башмаков, бестселлер. И все-таки поразительно: хотя общее течение вроде бы тянет всех нас в одном и том же направлении, на свет вдруг появляются произведения совсем иного рода, совершенно, казалось бы, опровергающие это расхожее представление.

Неизвестно, каким способом, с помощью каких средств и ухищрений, многие продюсеры, прокатчики, режиссеры, сценаристы все-таки находят дорогу к зрителю, причем к зрителю, пожалуй, даже лучшему — более внимательному, самостоятельно мыслящему, по-настоящему чего-то ждущему от твоей работы, от фильма, которому они дарят свое внимание.

Нет сомнения в том, что мириады телевизионных образов, эта своего рода параллельная, тусклая и перистальтическая жизнь, которую мы видим на малом экране и которая сопровождает каждое мгновение нашей реальной жизни, это коллективное пожирание неполноценных, упрощенных образов, врывающихся в наши дома, заставляет многих из нас думать, будто и кино неизбежно должно пройти через эту мясорубку, чтобы его можно было смешать в один ком с дискуссиями и рекламой, теленовостями и телевикторинами, сообщениями о террористах и песенками; с этой своего рода визуальной пищей, которую новые поколения поглощают практически с рождения и от которой уже никогда не смогут отвыкнуть.

Мне же такой подход кажется слишком мрачным, пессимистическим и неубедительным. Я лично уверен, что все это скорее временная путаница, гастрономическая эйфория и технологическая лихорадка, вместе взятые: таким разнобоем, взрывом жадности и всеядности сопровождается обычно всякое открытие, каждое новое достижение цивилизации: и что не следует смешивать порожденный этой ситуацией фольклор с подлинными условиями задачи, состоящей, по-видимому, просто в том, чтобы примениться, приспособиться, осуществить переход к новому порядку вещей, при котором привычные ценности останутся в основном неизменными.